двери, готов был снести простреленную голову в секунду. Опять же все, чью бы то ни было — без разницы: будь то желающему посмотреть свой фильм или сериал, пусть и на минимальной громкости, но и вместо ее же вечно орущего ток-шоу или имеющей наглость не только простыть в очередной же весенний, только-только оттаивающий или осенний, только замерзающий сезон, так еще и принимать таблетки и микстуры ночью, хоть и без света, но и стараясь же еще при этом точно воспроизвести в голове и перед глазами же заученный уже некогда на зубок план расположения скрипучих половиц в попытках не нарваться на лаву меж стыков, мелодию музыкального автомата за ошибочный шаг в танце и на стрелочку и в ритме же вальса таки преодолеть эту злосчастную полосу препятствий с хорошим результатом и наименьшими же потерями, не разбудив босса-дракона и не пролив опять же ни одной капли воды и лекарства, как и не проронив ни одной таблетки с переменным, но и весьма же все же раз от разу успехом, да и на таких же еще носочках, что и копыта, пуанты и прочие извращения для оставшихся четырех пальцев в обойме, где уже и бессильны-то ножки мебели, рядом не стояли, лежали и подыхали. Как и на той же все хореографии или уроках, парах физры и уж где-где, а здесь точно школьно-колледж-университетская выправка давала-приносила свои плоды и не только в разрезе ровных спин, что были и чуть ли не с линейками, черенками лопат и швабр, вшитыми и буквально же меж тех же все лопаток, выпрямлены, а затем и добиты ими же при каждой встрече и до точного результата, но и растянуто-вытянутых телосложений, начиная ногами и заканчивая ими же, что были сначала ввернуты под лягушку со спины и давления на нее же до касания полной грудью до пола, а затем и вовсе же вывернуты под кузнечика со всеми же видами шпагата между, так еще и зафиксировав все это дело под конец занозами того же самого деревянного пола, как мясо с кровью и теми же все деревянными шпажками, но и без колеса, что важно, да и без него же ведь хватало и хватило. Тех же проходок по бревну, когда все шли под руки и на полной стопе, а выверенная и вышколенная — на носочках и чуть ли не с руками за спиной, после чего так же сидела и в общественном транспорте, неосознанно, но и знающе при этом, боясь излишнего собственного шума и так же отсветить, ведь она не просто ребенок, что рано проснулся и, чтоб только маму не будить, на носочках вышел из комнаты в зал, включив почти и на беззвучный режим свой любимый мультик, она ребенок, что скорее умрет от обезвоживания и разорвет себе глотку кашлем, где-то между этим и пару раз задохнувшись-пробудившись от собственной же заложенности носа и высокой температуры, чем спустится вниз, где будто и тут же не специально расшатано все и вся, и попьет той же самой воды: в ванной же на втором этаже вода бьет о раковину, как водопад о поверхность воды же и каменисто-песочного дна, а уж на первом-то и подавно. Да и тут же ведь уже не полетит в ее спину просто «Я смотрю!» и при закрытых же все глазах, а что-то похлеще и потяжелее, довольствуясь же где-то между еще и ее человечностью, светом да и всем же тем, что может и сможет себе забрать и в себя же поглотить. Но и, несмотря ни на что и ни на кого, что и надо же признать в этих всех его виражах и под куполом же цирка, она никогда ничего отрицательного, как и негативного на это ему не говорила, а ему же — было стыдно не только и от самого же ее рассказа, как она, будучи пусть уже и не ребенком, но и не взрослой, охотилась за ним и на него же самого по всей квартире, но и от своего неверия, недоверия ей на первых парах, примкнув к таким же неверящим и храпящим Фомам. Да и вот только, чем дольше он не верил, тем больше и темнее становились круги под ее глазами, а с учетом еще и той же ее еще пока мало-мальской регенерации — эффект был произведен должный, положив все шансы кремов, тональников и пудр с очками прикрыть всю эту порнографию сразу и на лопатки. Тогда-то, когда скрывать это было уже бессмысленно, а не — так и тем более, он и взялся наконец за голову, сходил к специалисту, как водится уже, не раз и узнал от него много нового о себе, как и то, что у него просто поздний переходный возраст, как и юношеский максимализм, а уж и ввиду сущности-вида — так и вдвойне, а то и в некоторых еще моментах, учитывая и сложную семейную ситуацию в общем и неотношения с матерью в частности даже и втройне и что все, что он может сделать на данный момент с ним и для него, как и для всего, всех и вся вокруг — подавить побочные эффекты рецидива, дабы не искусственно и он, а он сам уже и естественно перешел, как поезд из «пункта-стадии А» в «пункт-стадию Б», то бишь возраст, где этой его прямо-таки и излишней чувственности и чувствительности ко всему уже будет чуть поменьше или не будет вовсе, и, соответственно, ремиссию, выписав курс забойных снотворных с успокоительными, что проделал затем еще так же все не раз и не два, как и сам же он — беря и выкидывая, будучи в своем же все амплуа и стиле, с подрывами и срывами, да и будучи же еще тогда и без этого уже достаточно легким на всякий подъем и любой кипишь, кроме голодовки, но и все же спустя месяц-два достучался до него и добился его же полного приема и отпуска проблемы, задав его новой мечтой и целью: дать тот же самый покой и стабильность, а и главное сон, так еще и отдельно же от него самого и ей уже самой. Внешний ремонт прошел на славу для обоих, чего не скажешь, конечно, о внутреннем и ее. И даже без участия Розы, как ни странно, в этот раз, пусть и с все теми же ее замашками в сторону Дурслей и желания угнать ее куда-нибудь на одинокий пустой остров посреди моря или