над левым же плечом Влада Егор. — Да, Влад, что там? А и точнее: что это за хрень? — И, подцепив слегка подбородок девушки левой же своей рукой, развернул ее лицом к нему, сдавив, будто и мимоходом, уже правой рукой и шею до этого названного. — И как это, черт тебя дери, понимать?!

— Переводилка от жвачки… Подумаешь! Ничего особенного… — прохрипел рыжий, подавившись воздухом от неожиданного рывка и захвата со спины, и отвлекшись, потеряв на миг из виду то, что увидел, ослабив хватку на пледе.

— Ничего особенного? — Прошипел блондин и чуть сильнее приподнял голову девушки, чтобы и Женя мог рассмотреть это самое ничего в виде черной точки-родинки, будто и гвоздика над левым же ее уголком губ. — Ты погляди… еще ж и заморочился — с хрусталиком нашел: все как надо. Точнее: не! И что дальше? Может, вернешь цвет и нашим «тату», м? Или найдешь такие же, но переводилки, чтобы я совсем тут свихнулся… и с вами же всеми… так и не придя же в адекват окончательно?!

— Ну, не передергивай и не набивай себе, как и своей же значимости цену… — пропыхтел янтарноглазый, тряся еще и из стороны в сторону своей головой, в попытках высвободиться шеей, но когда понял, что с каждым своим лишним движением хват только крепчает, блаженно улыбнулся и сдавленно прошептал. — Мужчины… Не понимают же намеков! Мне не «не нравится», говорю же, посильнее затяни! Или будем — по твоим правилам? Что ж, я не против экспириенса… Можно и так! Клиент же всегда… — и тут же почти что полетел на Софию, благо был остановлен Женей, тут же вернувшим его в исходное вертикальное положение, накрыв ее, как полуобручем, своей правой рукой и отпружинив еще и его же ей тем самым. — Так-то лучше! Никто тебя не изводит и не доводит… Мы просто… порезвились, ну! Подурачились и поигрались… Без каких-то двойных смыслов и подтекстов, тем более межстрочия… И без какого-либо поддона для дна! Видишь же — слева. Зер-каль-но. Да и с той же стороны, что и мои же — у меня… Не враг же я сам себе, в конце концов, чтобы и тебя еще своим врагом делать! А насчет наших с тобой «тату» и конкретно же моей… — отпустил полностью из левой своей руки он плед и провернул ее, продемонстрировав почти такую же черную контурную ветку сирени над уже имеющейся и стеблем же розы с шипами, но и чуть ярче, темнее их и, конечно, временней, не вечней, не тут, да и не в знаке бесконечности, до такой дотошности он еще точно не заморачивался, да и не нашел бы наверняка, личный же был, индивидуальный эскиз, да и кому нужны эти лишние детали, когда уже есть и такой факт? Налицо же! Точнее — на руку, — …только такую нашел! Мы обменялись, понял, да? Еще не зная, что оба же балуемся… Да и что это тоже ее любимый цветок! Смекаешь… иронию? А даже и символизм в какой мере и степени… Но и не зная же в этом — уже с моей стороны. Я не знал! А вот она — что тот так хорошо подойдет и все ляжет… Твою ж!.. — И, вновь подорвавшись к пледу, скинув его теперь обратно на себя и отпихнув параллельно же еще руку Егора, уложил голову Софии обратно, коснувшись затем ее рук и слегка их еще приподняв, чтобы уже сразу и все всё видели. — Жень, Егич, вы оба должны это увидеть и подтвердить, что это не моя галлюцинация: хотя бы и тем, что общей одна — не бывает!

— Что такое? — Напряглись оба и нависли над ним и его же еще продолжающимися махинациями с руками девушки: в попытках понять, а для начала и вспомнить, были ли задействованы обе или только конкретная и одна, ведь сам эффект от соприкосновения его тьмы и касания же его к ее воспроизвести повторно не удалось бы никак — где-где, а тут-то уж точно молния два раза в одно место не бьет, контакт уже был установлен и его не разорвать, если только прервать на время, сокрыть и после лишь явить вновь.

— Она же не увидела! Да… Точно. Тогда как удачно и?.. Совместила же!

— Не увидела что, Влад? Эй! — Остановил его мельтешения наконец брюнет, своей же левой рукой слегка ударив по его же обеим, а правой встряхнув всего его и за его же левое плечо, приводя более-менее в сознание и не давая перейти к более резким, а там и грубым действиям в отношении своей же сестры, что еще пока спала, но ведь и в любой момент могла проснуться и испугаться так, что и вновь начать заикаться, и пусть делала это и так периодически, начиная вдруг с ничего быстро говорить или что-то объяснять, волнуясь, будто за ней и кто-то же гонится или вновь, как в саду или школе, тренирует технику и скорость чтения, стопорясь и растягивая определенные буквы и звуки, неподвластные быстрому произношению, но и тут совсем же могла вернуться к началу, где с ней еще не занимались и где не на шутку переживал и волновался ее же отец, как и он же сам, порой и со слезами на двоих, не боясь того, что ее где-то оставят на второй год, боясь за нее саму и как она же сама это перенесет и переживет, будучи и так не до конца уверенной в себе с хорошими такими проблемами с самооценкой, как и принимающей и любящей себя целостно со всеми же достоинствами и недостатками. — Что не увидела?

— Сиреневой вечности с терновником! То есть: с розой. Точнее — с ее стеблем… С розовым стеблем… Черт! — Ругнулся вновь Влад и дернул головой в попытке если и не отогнать, то хотя бы и ненадолго разогнать жужжащий рой мыслей внутри нее, чтобы нормально и все объяснить, пока рисунок не до конца сформировался и позволив себе же заодно отпустить лишь ее правую руку, что сразу была убрана по сонной же ее инерции ей же и под голову. — Подумала, что я их скрыл! Что они неудачные и… А перед этим — что я вообще ударился и поэтому прятал… синяки. Как и тогда еще, на парковке, когда играл роль всезнающего злодея, ждущего личного геройского разоблачения! И что регенерация не сработала… Не увидела их, в общем! Ни тогда еще… Ни вот уже недавно — у камина.

— Не увидела все же, значит… —