Павлов поежился. Эта мерзавка Ирина была права тольконаполовину, если будет скандал – ему всегда можно слинять из органов.Подумаешь, карьера! Гроши. Но на вторую половину она не была права, потому чтовторая половина… Ох, лучше об этом не думать. Он в живых не оставит. Я ведь емупоклялся, что в Энске за ним ничего не осталось, все стерильно, никто недокопается. И он мне поверил. Но предупредил, что если по моей вине что-нибудьслучится, то мне не жить. За обман и непослушание он наказывает беспощадно. За ним– такая сила, что думать страшно. Международная наркомафия. Посадила егогенеральным директором СП, через которое деньги отмывают. И условие поставила:в России ты должен быть кристально безупречен, на твое СП не то что тень, намекна тень не должен попасть. И он дал им гарантию, а под этой гарантией – его,Павлова, честное слово. А он допустил такой промах с этими дурацкимикарточками! Разве пойдешь сейчас к нему признаваться? Следующего утра уже неувидишь. У них дисциплина жесткая. Поэтому и «заказника» пришлось искать черезБориса, хотя и понимал Павлов, как это рискованно. Лучше было бы через него, конечно,но ведь пришлось бы объяснять, в чем дело, а это все равно что приговор себеподписать. Нет, в сравнении с ним никакой скандал не страшен. Хорошо, что Борисничего не знает, а то со страху бы уже на Петровку побежал. Или к нему…

От этой мысли Александр Евгеньевич вмиг похолодел. «Данет, – успокаивал он себя, – не может быть, Борис его не знает. Борисвообще не знает, что в этом деле есть кто-то второй. Может догадываться, что неодин он такой у меня, но кто конкретно – не знает. Но он -то знает, от него яне посмел скрыть. Лучше не думать об этом.

В конце концов пока еще ничего не случилось. Ариф был напохоронах, послушал разговоры. Ничего опасного, все думают, что ее убили из-залюбовника. То ли из ревности, то ли из-за этого, из Интерпола. Наша цыпочка-томонашкой не была, вот и пусть крутятся теперь. Удачно он придумал с этойлюбовной историей, проглотили и не поморщились. Зато теперь думают, если онароман с ним сумела скрыть, так, может, у нее еще какие-нибудь мужики есть, прокоторых никто не знает. Пусть раскапывают. Главная опасность была в этойКаменской, про нее прямо легенды рассказывают. Если бы у Ирины хоть однабумажка завалялась, эта мышь бесцветная ее тут же зубами бы ухватила. Но,видно, не нашлось такой бумажки. Да и в отпуске Каменская. Так что проехали.Можно вздохнуть свободно. Завтра же наведаюсь к Гордееву, спрошу, как дела. Ато в глаза бросится: к Каменской ходил, даже два раза, и вдруг перестал. Будемподдерживать реноме безутешного вдовца.

Интересно, как все-таки эта девка меня вычислила? НеужелиАриф? Сколько раз спрашивал ее – так и не сказала. Фамилию мою нашла поавтореферату, но это я только сейчас сообразил. Я же тогда, пять лет назад, ипредставления не имел, что эти авторефераты рассылаются чуть не по всей стране,во все юридические вузы. Принес девочкам в ученый совет коробку конфет ибутылку коньяка, они все без меня сделали. Но фамилия – ладно, а вот как онапро остальное узнала? Наверное, все-таки Ариф, больше некому. Клянется,сволочь, что не говорил ей ничего, но как проверишь. Правду говорят, Восток –дело тонкое. Когда я ему в Баку звонил, просил диссертацию в Москве забрать, онвсе ждал, что я про деньги заговорю, сам не спрашивал. По голосу слышно было,не одобрял. Да кто он такой, чтобы меня одобрять? Попался у меня в области назолоте, еле-еле я его отмотал. Вечный мой должник. Правильно я тогда сделал,что денег с него не взял, как чувствовал, что пригодится еще. Вот и пригодился.Не верю я ему, ох не верю, но выхода-то нет, опереться больше не на кого. Борисне в счет, за ним самим глаз да глаз нужен. Трудно работать, когда кругом всечужие. Вот в области меня каждая собака знала, любой вопрос мог решить, неотходя от телефона. А здесь… Зачем мне нужна была Москва? Зачем соглашался?Дурак. Да разве ж меня спрашивали? Согласился, потому что он велел…»

* * *

Борис Васильевич Рудник серьезного сопротивления не оказал.Настя не переставала удивляться тому, как легко у нее все получилось, какбыстро, поддаваясь малейшему нажиму, он выкладывал ей все, что она хотелауслышать. Похоже было, что Павлов звонил ему еще раз и провел подготовительнуюработу. Несмотря на то что Колобок предупреждал о нервозности Рудника, реальнаякартина превзошла все ожидания. Он был не просто нервозен, не просто расстроен.Настя, добираясь до своего нового дома, пыталась найти слова, наиболее точноописавшие бы состояние ее собеседника. Угнетен – да, подавлен – да, но это несовсем то… В голову пришли строчки: «Безнадежный, будто путь на плаху, деньзавтрашний уже вам ни к чему». Вот это похоже. Да-да, это как раз те самыеслова. Рудник – человек, ожидающий развязки, причем он не ждет с любопытством,чем кончится, как бывает, когда смотришь хорошо сделанный детектив. Он знает, какойбудет конец, и покорно ждет его. У него нет интереса к жизни, потому что онзнает, что его жизнь вот-вот закончится. У него нет надежды. Одна тоска,безысходная, отупляющая, лишающая человека способности сопротивляться. Настепорой казалось, что если она спросит его про Энск, то он и об этом расскажет.Но она не спросила. Во-первых, Колобок категорически запретил произносить слово«Энск», дабы не спугнуть Павлова. А во-вторых, ей и без того было понятно, чтоРудник – тот самый, статья сто двадцатая.

С каждым днем Настя все глубже постигала смыслпредупреждения Леонида Петровича, своего отчима, о тесноте круга. Дело нетолько в том, что все время натыкаешься на своих. Еще большую трудностьсоставляла ограниченность источников информации. Не был бы Павлов сотрудникомминистерства, не служил бы в органах МВД – да разве мучились бы они сейчас отнедостатка нужных сведений, восполняя пробелы гипотезами и предположениями? То,что смогла узнать Филатова, они бы тоже узнали. Наверняка, кроме перечняфамилий, она знала еще что-то, но поскольку сама в Энск не ездила, значит, этисведения ей кто-то раздобыл. Кто-то опять же из своих, кто ездил туда вкомандировку, может быть, даже в составе бригады, проводящей инспекторскуюпроверку. Узнать в министерстве, была ли такая проверка, попросить списокбригады, выяснить, нет ли среди выезжавших знакомых Филатовой, – работы надва часа. Но прежде чем истекут эти два часа, о нашем интересе узнает Павлов.Инспекторские проверки – прерогатива Штаба.

Хватит мечтать, оборвала сама себя Настя, что было бы, еслибы… Как сказал Колобок, будем работать с тем, что есть. Попробуем восстановитьцепочку.

Придя домой, она начала смывать с себя Ларису Лебедеву, непрерывая своих размышлений. Вчера она остановилась на том, что Павлов чего-тосмертельно боится. Или кого-то. И Филатова об этом не догадывалась. Продолжим сэтого места. Павлов боится не Рудника, это очевидно. И точно так же очевидно,что Рудник замешан в убийстве и покорно ждет разоблачения. Если есть кто-то болееопасный и, следовательно, более могущественный, то почему Павлов связался сРудником, чтобы убрать Филатову, а не с этим всемогущим неизвестным? Ответ былнастолько прост, что Настя не сдержала улыбку.

* * *

Виктор Алексеевич Гордеев оторвался от бумаг, лежащих передним на рабочем столе. Что ж, этого вполне достаточно, чтобы объясниться сКовалевым на понятном ему языке. Гордеев вздохнул, сложил материалы в папочкуи, удовлетворенно улыбнувшись, запер их в сейф.