– Добрый день! Вижу, вы ужасно рады нас видеть! Можно нампройти? – сказала Таня.

Тетя Нинель даже не отодвинулась.

– А это что с тобой? – хмуро поинтересовалась она.

– Не что, а кто! – поправила Таня.

– И что это за кто? – язвительно уточнила Дурнева.

– Баб-Ягун.

– Это что, уголовная кличка? Я не сомневалась, что тысвяжешься с преступниками! – скривилась тетя Нинель. К преступникам онаотносилась резко отрицательно. Несмотря даже на то что дядя Герман иногдавстречался с братвой по каким-то своим делам.

– Баб-Ягун – это имя. Он тоже тут поживет некоторое время.Вы не возражаете? – спросила Таня, уже понимая, что последний вопрос можнобыло не задавать.

Дядя Герман поджал губы.

– А где его родители? Небось в тюряге? –поинтересовался он.

– Его мама погибла. У Ягуна есть только бабушка, но онадалеко, не в Москве, – Таня старалась быть терпеливой.

Тетя Нинель всплеснула руками. Она просто клокотала отвозмущения.

– Хамство какое! Соплячке тринадцать лет, а она уже завеласебе парня! Да мы с дядей Германом два года встречались, прежде чем я позволилаему просто меня поцеловать!

– Мамуль, но ты же до папули три раза была замужем! –не удержалась Пипа.

– Неважно! Мне было не тринадцать лет! – отрезала тетяНинель. – Нет, ты подумай, Герман, эта нахалка притащила к нам в домсвоего парня! Да у меня круги перед глазами! Я теперь полночи не засну!

Пипа, умирая от любопытства, просунула голову между ногами умамаши. Ей ужасно хотелось посмотреть на Баб-Ягуна, а родители загромождали всюдверь.

– Вы видели, какие у него уши? А с другими ушами нельзя былонайти? Мамуль, не пускай их! Это будет для меня дурной пример! – запищалаона.

Услышав мнение своей доченьки, дядя Герман решительновыдвинулся на площадку и, воздев свою скелетообразную длань, указал налестницу.

– Вот отсюда! Чтоб я больше вас не видел! Живите на вокзале,на помойке, а сюда дорогу забудьте! – гаркнул он.

Таня прижала к себе контрабас. Она готова была жить и навокзале, лишь бы подальше от семьи своего дальнего родственничка, но Поклеппообещал, что будет проверять каждого ученика раз в три дня. И горе тому, когоне окажется на месте. «Не хватало еще, чтоб вы применяли магию на улице и вобщественных местах!» – заявил он.

– А ну марш, а то охрану позову! Нинель, звони! – сновакрикнул дядя Герман. Выталкивать Таню сам он не решался: помнил, чем этозавершилось когда-то, когда он попытался влепить ей затрещину.

Баб-Ягун вопросительно посмотрел на Таню. Он уже понял, чтоостаться у Дурневых обычным, неволшебным способом не удастся. Таня кивнула. Онатоже была согласна с тем, что другого выхода нет.

– Рукли-букли-симпапукли! – вполголоса сказал Баб-Ягун.

Его кольцо сверкнуло зеленой искрой. Прежде чем погаснуть,искра быстро коснулась голов дяди Германа, тети Нинели и Пипы.

Рукли-букли-симпапукли было заклинание симпатии. Сложноезаклинание, которое проходили не раньше третьего года. Симпатия измерялась влюдоедских дозах. Другими словами, силы одного заклинания обычно хватало, чтобыодин голодный людоед, почти уже нанизавший тебя на вертел, стал твоим лучшимдругом.

Но Дурневы почему-то не спешили становиться их лучшимидрузьями.

– Что за фокусы? Марш отсюда! Нечего тут петардывзрывать! – снова крикнул дядя Герман. Искру он принял за петарду.

– Сложный случай! Они так нас ненавидят, что однойлюдоедской дозы тут мало! – шепнул Баб-Ягун. – Танька, давай теперьты, у меня искры закончились!

Таня сосредоточилась. Теперь от того, получится у нее илинет, зависело многое.

– Рукли-букли-симпапукли-тройной нормукли! – радуясь,что сберегла сегодняшнюю искру, произнесла она усиленную форму заклинания.

Дурневы оцепенели. Мало-помалу магия пробирала их.

– Ладно, Герман, остынь! Пускай пока живут, а потом мы ихкуда-нибудь спровадим! – пробормотала тетя Нинель.

Самый добрый депутат встряхнул головой. Он ощущал, что с нимчто-то происходит, но не понимал что.

– Хорошо. Танька будет спать на лоджии, а мальчишка вкомнате. Надеюсь, он ничего не украдет. Я предупрежу охрану внизу, чтобыего всякий раз обыскивали, – заметил он.

«Ничего себе симпатия! Да они непрошибаемые, как циклопы!Ягун вбил в них одну дозу, да я тройную! И нам только-только разрешилиостаться!» – подумала Таня.

Она приподняла футляр с контрабасом и поволокла его покоридору мимо дяди Германа. Поглядев на нее взглядом, в котором сквозилооткровенное желание членовредительства, Дурнев отодвинулся. За ней, цепляя обоихромированной трубой, спешил Ягун.

– Ишь ты, какой у Гроттерши женишок! Не просто так приперся,а со своим пылесосом! – прошипела Пипа на ухо своей мамаше.

– Не бери в голову, доча! Был бы хоть пылесос нормальный, ато дрянь какая-то! Я уверена, он нашел его на свалке, – сказала тетяНинель.

Спина у Баб-Ягуна окаменела. Его оттопыренные уши вспыхнули,запунцовели и раскалились до такой степени, что в коридоре сразу стало жарко.Дядя Герман мигом вспотел и лишь этим спасся от теплового удара.

Таня и Баб-Ягун поселились у Дурневых: Таня – где и прежде,на лоджии комнаты Пипы, а Ягун – в гостиной, где стоял телевизор. Противвсякого ожидания жилось им не так уж скверно.

В какой-то мере Рукли-букли-симпапукли все же подействовали.Тетя Нинель больше не кормила Таню слипшейся вермишелью, а к Ягуну дажепрониклась симпатией. Однажды она даже ласково ущипнула его за щеку и положилаему на тарелку целую индюшачью ногу. Правда, потом обнаружилось, что онаслучайно перепутала Ягуна с Пипой, но по большому счету это было не так уж иважно.

Первое время Пипа пыталась дразнить Ягуна, но Ягун был нетот субъект, который позволяет долго над собой измываться. Пролаяв часа четыре,превращенная в толстого мопса и укушенная за заднюю лапу собственной таксой,Пипа присмирела. Она даже не пожаловалась тете Нинели, убежденная, чтопереполошившаяся мамочка немедленно отведет ее к психиатру.

В конце второго дня, когда тетя Нинель и Пипа были в гостяху Котлеткиных, а дядя Герман еще не вернулся из Думы, в квартиру, как и обещал,нагрянул с проверкой Поклеп Поклепыч. Завуч был в кошмарном настроении. Должнобыть, потому, что без кольца не мог летать и ему пришлось добираться втроллейбусе.