Я взял нож, почистил как следует, потом достал зажигалку, которую утром стянул у отца. Подержал лезвие над огоньком, пока оно не раскалилось. Потом уселся поудобнее и стал вспоминать слова заупокойной молитвы. Как и все привычное с детства, они словно жили в подсознании, но при этом плохо вспоминались, если специально стараться. А стоило перестать, как начали всплывать в памяти. И я, сидя в одиночестве на пассажирском сиденье, прошептал все слова, какие сумел вспомнить. А потом принес жертву Богу, Пролившему Кровь За Нас.

Первый разрез, у самого кончика мизинца, я сделал за Бриджит. Потекла кровь, но больно не было. Испугавшись, что шрама не останется, я полоснул чуть глубже. Казалось, стоит сделать что-то не так, и Бог Крови не примет мою жертву. Второй разрез был за отца, третий – за мать. Потом я остановился: погибли слишком многие, трудно было выбрать.

Вспомнил двоих двоюродных братьев и двух теть с маминой стороны, отметил рядом с «ее» разрезом. Потом дядю, папиного брата, у которого не было ни жены, ни детей. Потом сделал еще семь разрезов – по одному на каждого из самых близких друзей. Вспомнил соседей: девчонку, которая сидела со мной, когда я был маленький, а потом уехала учиться и вернулась на каникулы. И пожилую даму, жившую дальше по улице, – она всегда угощала меня фруктами из своего сада. Я резал и четко проговаривал каждое имя: казалось, так они навечно впечатаются в мою плоть, останутся в крови. И в памяти.

Я был уже на полпути к предплечью, когда явился Бенни.

Первым делом он выхватил у меня свой нож.

– Совсем охренел? – заорал он и зашвырнул его в дальний угол. Я стоял на коленях, меня уже слегка пошатывало, а голова начинала кружиться. От кровопотери, не иначе: кровь струей текла по локтю, заливала колени.

– Ты что творишь?

– Надо шрамы… – начал я объяснять, хотя Бенни принадлежал к той же церкви и, по идее, должен был понимать.

– Не хватало, чтоб ты тут кровью истек! – рявкнул он. Глаза у него были опухшие, красные: явно плакал. Я молча глядел на него. Не помню, чтобы я сам плакал, – возможно, оттого он и смотрел на меня с таким ужасом и такой злостью.

– Придурок, – бросил он внезапно дрогнувшим голосом и сунул мне какую-то тряпку, вытереть кровь. Собственную футболку, как я потом заметил.

– Я не просил об этом, Шон, – сказал он. Я хорошо помню, каким тоном. – Не просил.

Я обернул футболкой руку. Она уже плохо гнулась и болела.

– Прибери тут, – добавил он и вышел.

Я уже не помню всех имен, которые тогда перечислил. Не помню даже всех лиц. Так усиленно и скрупулезно вспоминал каждое из них, что память «устала». Так бывает, если долго-долго нюхать цветок: сильный, приятный аромат становится назойливым, и обоняние перестает его фиксировать.

Но с тех пор прошло не двенадцать месяцев, а целых восемь лет. И я все еще пытался, изо всех сил пытался удержать эти имена в памяти, сохранить в сердце.

* * *

– Я так понимаю, ты успел прочитать, что исследователи создали этих тварей из собственных ДНК, – сказала лейтенант Гупта, когда я доел. Она аккуратно убрала миски, горелку и упаковки из-под пайков, не оставив ни единого следа нашего присутствия. – А не выяснил случайно, где они спрятали Философский Камень?

Что будет, если я признаюсь? Она меня прикончит, бросит где-нибудь в углу и выкинет из головы, как всех тех, кто жил и погиб рядом с ней? Ведь лейтенант Гупта заботится обо мне вовсе не по доброте душевной. Информация, которой я владею, – мой единственный ключ к выживанию. Просто так я ее не выдам.

И еще одно: не знаю, сколько этой Огнеглазке лет, – здесь темно, а она сильно отощала, так что не угадаешь. Но вполне достаточно, чтобы служить в армии уже в те времена, когда республиканцы сбежали с Кийстрома.

– Пока нет, – ответил я.

34. Поле и лес

– Нельзя сидеть тут и ждать непонятно чего, – решила лейтенант Гупта. – Я знаю, в каком секторе корабля должен быть Философский Камень: в том, где больше всего ловушек и чудовищ. Все остальные я осмотрела, остался последний. Двинемся туда, а ты по пути можешь переводить.

– А вообще ты там бывала?

– Один раз. И то мы не очень продвинулись. В тамошних лабораториях погибла большая часть моей группы.

Те, чьи имена ты позабывала, да, лейтенант?

– Понятно, – кивнул я.

– Вот, возьми, – она сунула мне несколько пайков и бутылку воды, – и двигаем.

И снова повела меня по лабиринту темных коридоров, мимо мрачных безмолвных залов. Хорошо, что она знала дорогу: я бы теперь даже не сумел вернуться в каморку, где мы ели. Дергающиеся лучи фонариков давали плохой обзор, не позволяя различить в темноте хоть какие-то ориентиры, и казалось, что пейзаж вокруг вообще не меняется.

Некоторое время спустя наш путь через недра корабля прервался: увы, возле очередной крысиной лазейки.

– Как ты держался-то так долго? – спросила она уже из дыры, куда протиснулась бы разве что мышь.

Я опустился на колени и глянул туда, особо отметив зазубренные края пролома в стене.

– Если застряну в этой душегубке, точно помру.

– Не бойся, с той стороны гораздо просторнее.

– А что там?

На тощем, костистом лице Огнеглазки читался расчет.

– Лезь и сам посмотри.

С этими словами она как-то умудрилась развернуться и исчезла из виду: выползла наружу.

С ее стороны наивно было предполагать, что я, оставшись без надзора, упущу шанс сбежать. Стоя на коленях возле дыры, я напряженно размышлял, стоит ли это делать.

И все же что там, с той стороны?

Я спустился и полез следом за Огнеглазкой.

Она ждала меня, спрятавшись вроде бы в каких-то зелено-коричневых зарослях. Как только я показался, ухватила меня за локоть и помогла вылезти.

Под ногами оказалась самая настоящая земля, влажная и мягкая. Впереди простиралось широкое поле, над высокими травами и корявыми, развесистыми фруктовыми деревьями светило яркое солнце.

– Ух ты! – выдохнул я, ошалело моргая.

– Рассчитывалось, что экипажу предстоит провести здесь несколько десятилетий, а то и больше, – быстро зашептала Огнеглазка, – нужен был автономный возобновляемый источник пищи. Солнечный свет генерирует отдельная замкнутая система, Сновидец тщательно следит за ее состоянием. Когда на корабле иссякнет вся электроэнергия, это солнце погаснет последним.

– Невероятно! – потрясенно прошептал я. Интересно, сохранились здесь растения и животные, которые в Системах-Сестрах уже вымерли? Или, может, тут возникли свои, эндемичные виды, которых нет ни в Сестрах, ни на далекой-далекой сказочной Земле?

Лейтенант Гупта еле заметно дернула уголком рта, похлопала меня по руке.

– Здесь много пищи, она притягивает разных существ, – сказала она уже