истории оказалась в мирное время связана союзными обязательствами перед крупной континентальной державой. Это означало серьезную перемену, которая, вероятно, свидетельствовала о большем внимании Великобритании к континентальным проблемам, а может, только о большей ее слабости. Но на самом деле никаких особенно глубоких изменений не произошло. Партнерство – в смысле общих интересов с Францией – существовало уже долгое время. Формальный союз – как будто бы твердое обязательство – предлагался не в качестве предварительного условия для совместных действий; напротив, он был создан, чтобы предотвратить любые действия Франции в ответ на ремилитаризацию Рейнской области. Практической проверкой любого союза является военное планирование, которым он сопровождается. Как только немецкие войска вошли в Рейнскую область, Великобритания и Франция вступили в контакт на уровне генеральных штабов. Переговоры шли пять дней, а затем прекратились и не возобновлялись до февраля 1939 г. От союза с Великобританией Франция не получила ни дополнительной безопасности, ни дополнительной мощи. Напротив, она получила союзника, который неустанно сдерживал ее из опасений, что их союз будет приведен в действие – хотя французы не так чтобы нуждались в особом сдерживании.

Ремилитаризация Рейнской области напрямую не ослабляла оборонительной позиции Франции, как бы сильно она ни мешала ее наступательным планам, которых в любом случае не существовало. Однако косвенные последствия оказались серьезнее. Бельгия была союзницей Франции с 1919 г., и армии двух стран тесно взаимодействовали. Но теперь Бельгия граничила с заново вооружившейся Германией. Стоило ли бельгийцам, как и раньше, полагаться на союзную Францию, оказавшуюся столь беспомощной? Или им следовало отойти в сторону в надежде избежать надвигающейся бури? Они выбрали второе. Осенью 1936 г. Бельгия прекратила действие союза с Францией, а в начале 1937-го заявила о возвращении к политике нейтралитета, которой придерживалась до 1914 г. Перед Францией встала грозная стратегическая проблема. Масштабные оборонительные сооружения линии Мажино тянулись от швейцарской до бельгийской границы. До настоящего момента французы предполагали – без особых на то оснований, – что Бельгия построит примерно такие же укрепления на коротком участке границы, отделяющем ее от Германии. И что им было делать теперь? Требовать, чтобы Бельгия возводила оборонительные сооружения, – или даже интересоваться ее планами на этот счет – французы не могли, не нарушая нейтралитета своей соседки. Франко-бельгийская граница была очень длинной, и затраты на ее укрепление оказались бы непомерно велики. Кроме того, французы не могли предпринять что-то подобное, не признав тем самым исподволь, что больше не собираются защищать Бельгию и считают ее вероятным противником. Поэтому они поступили так, как часто поступают люди, столкнувшиеся с неразрешимой проблемой: зажмурились и сделали вид, что никакой проблемы не существует. Они не пытались укрепить французскую границу с Бельгией и не предприняли ничего даже после начала войны. Зимой 1939/40 г. британские войска были размещены на франко-бельгийской границе, и многие офицеры докладывали о ее уязвимости. Их жалобы дошли до военного министра Лесли Хора-Белиши. Когда тот поднял этот вопрос в высших военных кругах, его отправили в отставку. Через несколько недель немцы вторглись в Бельгию и при содействии стратегических просчетов главнокомандующего союзными войсками Гамелена одержали там решительную победу, которая не далась им в 1914 г.

Осведомленность об этих более поздних событиях мешает нам воспринимать довоенные споры вокруг политического курса Франции и Великобритании в перспективе. Мы знаем, что Германия разгромила союзные войска во Франции, и потому легко приходим к выводу, что они были плохо подготовлены с военной точки зрения. На первый взгляд этот вывод подкрепляется цифрами. В 1938 г. Германия направляла на вооружение 16,6 % от общего объема производства, а Великобритания и Франция отводили на это только по 7 %. Но прежде чем согласиться с объяснением, что поражение западных держав стало следствием их неспособности достаточно перевооружиться, следует задаться вопросом: «Достаточно для чего?» Если бы они увеличили расходы на вооружение, разве это как-то компенсировало бы, например, стратегическое пренебрежение Бельгией? Раньше считалось, да и сейчас считается, что в идеале любой стране необходимо стремиться к паритету вооружений с возможным противником или группой противников. Но в действительности сложно придумать цель более бессмысленную: этого слишком много, если страна собирается только обороняться, и слишком мало, если она надеется навязать противнику свою волю. Британское адмиралтейство никогда не довольствовалось паритетом. Оно стремилось к решительному превосходству сразу и над Германией, и над Италией, а с 1937 г. еще и над Японией. Этого «трехдержавного стандарта» не удалось достичь не из-за нехватки средств, но из-за нехватки времени.

Но конкретно в Европе решающее значение имел уровень сухопутных вооружений, и здесь паритет как цель вводил в заблуждение больше обычного. В Первую мировую войну обороняющаяся сторона имела огромное преимущество перед наступающей: атакующим войскам для победы требовалось превосходство в три, если не в пять раз. Французская кампания 1940 г., казалось, опровергла этот опыт: немцы одержали решительную победу, не имея значительного превосходства ни в живой силе, ни в технике. Но в действительности эта кампания не доказала ничего, кроме того факта, что даже достаточно подготовленные к обороне армии можно обречь на уничтожение, если командовать ими достаточно плохо. Позже Большой коалиции из Великобритании, Советской России и США пришлось дождаться превосходства в пять к одному, прежде чем она смогла одержать победу над Германией. Таким образом, если Великобритания и Франция рассчитывали исключительно обороняться, им было бы достаточно весьма небольшого наращивания сухопутных вооружений, и такое наращивание было более чем достигнуто между 1936 и 1939 гг. С другой стороны, если они хотели разбить Германию и вернуть себе то триумфальное господство, которым обладали в 1919 г., им пришлось бы нарастить свои вооружения не в два раза, а в шесть или даже в десять, что совершенно немыслимо. Никто этого не понимал. Люди цеплялись за обманчивую концепцию паритета, полагая, что он каким-то образом обеспечит им не только безопасность, но и могущество. Министры говорили об «обороне», подразумевая при этом, что успешная оборона равна победе; их критики полагали, что успешная оборона либо невозможна, либо ничем не лучше поражения. Поэтому простого ответа на вопрос «Были ли Британия и Франция достаточно вооружены в 1939 г.?» не существует. Они были достаточно хорошо вооружены для обороны – при условии разумного использования имеющихся ресурсов; они были вооружены недостаточно, чтобы помешать расширению сферы германского господства в Восточной Европе.

Что касается одной конкретной разновидности вооружений, там обычный расчет «три к одному», казалось, не действовал. Речь идет о всеобщем убеждении, что против атаки с воздуха защиты не существует. Болдуин выразил эту идею фразой «Бомбардировщик всегда прорвется». Предполагалось, что сразу же после начала войны массированные воздушные бомбардировки сровняют с землей все крупные города, и британское правительство, исходя из этого представления, готовилось к тому, что за первую неделю войны в одном только Лондоне будет больше жертв, чем в реальности понес весь британский народ за пять долгих лет войны. Единственным ответом должен был стать «фактор сдерживания» – группировка бомбардировщиков, не уступающая по численности вражеской. Ни Великобритания, ни Франция не обладали такой группировкой ни в 1936 г., ни даже в 1939-м, чем во многом и объяснялась нерешительность их государственных деятелей. Все эти расчеты оказались неверны. Немцы вообще не собирались полагаться на бомбардировки как таковые. Их ударная авиация должна была оказывать поддержку армии на земле, а воздушные налеты на Великобританию летом 1940 г. стали чистой импровизацией. Отпор немцам дали – и одержали над ними победу – не британские бомбардировщики, а истребительная авиация, которую до войны ни во что не ставили и которой почти не уделяли внимания. Когда англичане, в свою очередь, приступили к бомбардировкам Германии, это принесло больше вреда им самим, чем немцам, – в том смысле, что Британия потратила больше персонала и техники, чем уничтожила немецких. Никто не мог этого понять до начала событий, а многие, впрочем, не поняли и после их завершения. Предвоенные годы прошли под гнетом чудовищного заблуждения.

Реальная война всегда не похожа на ту, которой все ждали. Победа достается тому, кто совершил меньше ошибок, а не тому, кто правильно угадал. В этом смысле Великобритания и Франция недостаточно подготовились к войне. Их военные эксперты давали плохие советы и следовали неверной стратегии; их министры не понимали того, что им