в Средиземноморье. В июле 1937 г. прохладные отношения между Китаем и Японией переросли в открытую войну. За 18 месяцев японцы взяли под контроль все побережья Китая, практически полностью отрезав его от внешней помощи и поставив под угрозу британские интересы в Шанхае и Гонконге. Китай в очередной раз обратился в Лигу Наций, но эта полумертвая организация смогла лишь перенаправить обращение конференции великих держав в Брюсселе. В прошлый раз, когда речь шла о Маньчжурском кризисе, на британцев обрушились потоки морального осуждения, в значительной степени не заслуженного: тогда сложилось впечатление, будто они выступали против американской доктрины непризнания, а не доказывали, что толку от нее Китаю никакого. В Брюсселе англичане нанесли свой удар первыми, заявив, что окажут Китаю точно такую же помощь, какую предложат ему американцы. Американцы, как и в прошлый раз, не стали предпринимать ничего. Они рассчитывали получить и моральное удовлетворение от своей политики непризнания, и материальное удовлетворение от выгодной торговли с Японией. Посредством непризнания американцы – без сомнения, неосознанно – хотели подтолкнуть других, и в первую очередь англичан, к противостоянию с японцами. Американцы будут выражать осуждение, британцы – оказывать сопротивление. Великобритании это предложение привлекательным не показалось. Брюссельская конференция ничем не помогла Китаю; она даже не воспрепятствовала поставкам оружия в Японию. Британцы пропустили кое-какие грузы в Китай через Бирму, но их в первую очередь заботило укрепление собственных позиций на Дальнем Востоке на случай будущих трудностей. Взаимосвязь проблем в Европе и на Дальнем Востоке трудно проследить в деталях: разные отделы британского министерства иностранных дел не координировали своих усилий. Однако такая взаимосвязь присутствовала. Одна только Великобритания пыталась одновременно играть роль и европейской, и мировой державы. Эта задача была для нее непосильной, и трудности в одной сфере сдерживали ее всякий раз, когда она пыталась действовать в другой.

Брюссельская конференция серьезно повлияла и на отношения между Великобританией и США. В своей внешней политике Великобритания издавна руководствовалась принципом не ссориться с американцами. Она никогда ему не изменила. В 1920-х гг. британские политики пошли дальше: они стремились вовлечь США в европейские дела и приветствовали их участие, например, в решении вопросов о репарациях и разоружении. «Изоляционизм», избранный США после прихода к власти Демократической партии во главе с Рузвельтом, положил конец такому участию. Американцы были слишком заняты «Новым курсом», так что времени на Европу и даже на Дальний Восток у них не оставалось. Они не могли предложить ничего, кроме морального осуждения, причем направленного не столько против диктаторов, сколько против держав, которые не сумели им противостоять. Америка осуждала Великобританию и Францию за неспособность спасти Абиссинию, за нерешительность, проявленную в годы гражданской войны в Испании, за малодушие и страх перед Гитлером. Однако сами США ни в одном из этих случаев не сделали вообще ничего – они лишь сохраняли беспристрастный нейтралитет, что, как правило, было выгодно агрессору. Брюссельская конференция показала, что Дальний Восток исключением не станет. Европейским державам было предложено прибегнуть к непризнанию во имя интересов США. Но если бы они решили оказать Японии сопротивление, рассчитывать на американскую помощь они не могли. Скорее наоборот, Япония одолела бы их с помощью американских вооружений.

Американский изоляционизм довершил изоляцию Европы. Университетские эксперты справедливо отмечали, что проблема двух диктаторов оказалась бы «решена», если бы в европейские дела были втянуты две мировые державы – Советская Россия и США. Но это наблюдение было скорее пожеланием, а не возможным внешнеполитическим курсом. Западные государственные деятели с готовностью ухватились бы за реальную поддержку из-за океана, но никто им ее не предлагал. США обладали военной силой исключительно в Тихоокеанском регионе, а законодательство о нейтралитете не позволяло им выступать даже в качестве базы снабжения. Президент Рузвельт мог обеспечить разве что высоконравственные увещевания, а именно их и опасались западные лидеры. Они связали бы им руки в отношениях с Гитлером и Муссолини, мешая тем уступкам, на которые они готовы были пойти. Морального капитала у Великобритании и Франции и так имелось в избытке; чего им не хватало, так это материальных ресурсов, но ждать в этом отношении помощи от США было бесполезно.

Сотрудничество с Советским Союзом ставило иные проблемы. Советские государственные деятели, казалось, рвались участвовать в делах Европы. Они поддерживали Лигу Наций, проповедовали коллективную безопасность, защищали демократию в Испании. Однако их истинные намерения оставались загадкой. Неужели они и правда такие ревностные поборники коллективной безопасности? Или только прикидываются, чтобы навредить западным державам? Есть ли у России боеспособная армия? И если да, то собирается ли она ее использовать? Позиция советского правительства в комитете по вопросам невмешательства была безупречной. Совсем иначе дело выглядело в Испании, где советская помощь использовалась для насаждения коммунистического диктата в демократическом лагере. Западным лидерам казалось очевидным, что гражданская война в Испании закончится, стоит только Советской России отказаться от поддержки республиканцев. Поэтому именно русские, а не фашистские диктаторы выступали для них на практике возмутителями спокойствия. Иден формулировал цель западной политики как «мир почти любой ценой». Присутствие на международной арене Советской России и США делало выплату этой цены затруднительной. Они могли позволить себе выражение негодования, тогда как западные державы вынуждены были сосуществовать с диктаторами. Западные государственные деятели хотели, чтобы Европа сама уладила свои дела без напоминаний о демократии, коллективной безопасности и святости мирных договоров.

Возможно, это была еще и типичная европейская подозрительность к вмешательству извне, неосознанное желание показать, что государства Европы не утратили статуса великих держав. Эксперимент по привлечению Нового Света для восстановления баланса сил в Старом уже провели в годы Первой мировой войны. Американское вмешательство сыграло решающую роль и позволило союзникам выиграть войну. Двадцатью годами позднее результат уже не казался таким выдающимся. Победа не решила «германского вопроса»; напротив, он по-прежнему стоял перед Великобританией и Францией и даже был более неразрешимым, чем прежде. Если оглянуться назад, разве не лучше было бы им пойти на вынужденный компромисс, заключив мир с более или менее умеренной Германией образца 1917 г.? И не следовало ли стремиться к такому компромиссу сейчас? Даже если США можно было бы уговорить вмешаться, они потом снова бы ушли, а западным державам опять пришлось бы самостоятельно разбираться с Германией. Что же касалось советского вмешательства, непонятно было, чего бояться больше – его успеха или его провала? В случае победы над Россией Германия стала бы неимоверно сильна, но альтернатива – советская победа – была еще хуже. Она означала бы установление коммунизма по всей Европе – во всяком случае, так считалось. Западные государственные деятели хотели в максимальной степени оставить все как есть, а при поддержке Америки или России им этого было не добиться.

Вот в чем заключалось главное решение двух лет полувооруженного мира. Наверное, ничто не смогло бы вовремя втянуть Советскую Россию и США в европейские дела. По причинам, которые тогда казались убедительными, западные государственные деятели постарались их в Европу не допустить. Европейские лидеры вели себя так, будто все еще жили во времена Меттерниха или Бисмарка, когда Европа была центром мира. Судьбы Европы решались в тесном кругу. Переговоры о мире велись почти исключительно среди европейских держав. Грядущая война должна была стать войной европейской.

Глава 7

Аншлюс: конец Австрии

Водораздел между двумя мировыми войнами растянулся ровно на два года. Послевоенная эпоха завершилась 7 марта 1936 г., когда Германия ввела войска в Рейнскую область, а предвоенная эпоха началась 13 марта 1938 г., когда она аннексировала Австрию. С этого момента перемены и потрясения практически безостановочно сменяли друг друга вплоть до июля 1945 г., когда руководители держав, победивших во Второй мировой войне, встретились в Потсдаме. Так кто же первым поднял бурю и дал толчок всей череде последующих событий? Принято считать, что это совершенно точно был Гитлер. Не спорят и о моменте, когда он это сделал: 5 ноября 1937 г. У нас есть отчет о его заявлениях в тот день. Он называется протоколом Хоссбаха – по имени человека, который его составил. Предполагается, что этот документ раскрывает планы Гитлера. В Нюрнберге из него выжали все, что было можно,