снял наушники, спрятал их в кейс, в котором находился портативный радиоприемник, и губы его сложились в ядовитую, брезгливую усмешечку. «Он выудил нужную ему информацию, узнал фамилии людей, которые причастны к убийству его матери, — сообразил Яша. — И теперь ищет вариант, каким способом с ними рассчитаться». Добровольский размышлял минут пять. Глаза — полузакрыты, пальцы рук сцеплены, причем, с такой силой, что можно было подумать, что он же схватил за горло своего невидимого противника и ждет только одного — последнего хриплого вздоха, судороги, которая предшествует смерти.

— В Безбожный, — глухо обронил Добровольский. — К Кожину.

Яша отвез его в Безбожный переулок. Добровольский вылез из машины, уколол своего водителя холодно-равнодушным взглядом, спросил с издевкой:

— Ты действительно извозом занимаешься?

— Второй год.

— Ты плохой актер, Яша.

— Это почему же?

— Потому что ты прекрасно знаешь, кто я есть на самом деле. Отдыхай. На сегодня — свободен.

— Завтра в десять? — обескураженно спросил Яша.

— Да. Как обычно. — Добровольский кивнул и скрылся за железной дверью офиса.

Люди, как правило, делятся на две категории — творцов и исполнителей. Яша был исполнителем. Хорошим исполнителем. Таких исполнителей советская власть ковала десятилетиями. Они — эти исполнители — по первому приказу, не думая, бросались под танки, вкалывали по две рабочие смены, перекрывали реки, теряя здоровье, строили гигантские заводы, поднимали целину, на которой до сих пор ни черта не растет, в общем, выполняли любую блажь и глупость правительства. И все эти подвиги вершились по призыву партии, которая нарекла свой народ Великим, и последний, поверив в свое величество, в светлое коммунистическое будущее во всем мире, в слово «надо»! — творил чудеса беззакония, издеваясь над матушкой-природой и своим собственным «я» — достоинством Человека.

Во время перестройки муравьиная куча, сцементированная из совков — так образно окрестили на Западе советских людей, — развалилась, стала думать… Но это был самообман. Народ уже разучился шевелить мозгами. Слишком долго он работал на барина, на партию из-под палки, по приказу, поэтому вылезти из шкуры раба, встать на ноги, жить самостоятельно, ему уже было не под силу: он не знал, что делать с обрушившейся на него свободой.

Примерно то же самое произошло и с Яшей Колбергом. Он был прекрасным исполнителем, на работе его ценили и уважали, но вот творчески мыслить, то есть из всех решений выбрать единственно правильное, ему еще было не под силу. Это и привело его к ошибке, которая стоила Добровольскому жизни.

Скоков сказал: «Яша, как только узнаешь, что Добровольский нас слушает, сообщи мне». Яша не сообщил. Он вспомнил Климова и его полный горечи и сарказма монолог, обращенный к Родину и Скокову: «Вот что, господа начальники, я очень хочу посадить Крайникова на скамью подсудимых, но не могу — нет доказательств его вины. Более того, как работник правоохранительных органов я обязан эту сволочь защищать. Но делать я этого не буду. Не хочу! Я лучше посмотрю, как он взлетит вместе со своими вонючими потрохами до седьмого этажа. Это будет прекрасный фейерверк!

Вспомнив этот монолог, Яша решил последовать примеру Климова — подумал: «Скокову Пузырева не посадить — нет доказательств его вины, а раз так, то почему бы этого Пузырева не отправить в мир иной руками Добровольского?» И он, думая, что совершает благое дело, скрыл от Скокова тот факт, что Добровольскому известны имена убийц его матери. И вот результат: Добровольский пропал, сгинул! И виноват в этом он, Яша Колберг.

Известно, одна глупость рождает следующую. Сопоставив и проанализировав события предыдущего дня, Яша пришел в крайнее уныние и, обругав себя последними словами, решил произвести собственное расследование. «Иначе, — подумал он, — мне перед Скоковым не оправдаться — выгонит! Без выходного пособия выгонит!»

Яша круто развернул машину и помчался в Безбожный — к Кожину.

— Вадим Николаевич занят, — остановила его длинноногая секретарша с осиной талией. — Подождите!

— Не могу! — отрезал Яша. — Передайте ему, что дело крайне сложное и отлагательств не терпит.

Секретарша вспорхнула, словно потревоженная стрекоза, скрылась за дверью, тут же выпорхнула.

— Проходите, — сказала она, придерживая массивную, обитую светло-коричневым дерматином дверь.

Яша вошел и замер, застыл, точно его накачали жидким цементом: рядом с Кожиным, вольготно развалившись в кресле, попыхивал сигаретой… Алексей Васильевич Градов, который вместе с Борисом Николаевичем Волынским принимал участие в уничтожении банды Крайникова.

— Простите, я забыл, как вас зовут? — спросил Кожин, пристально всматриваясь в побледневшее лицо посетителя.

— Яша, — ответил Колберг. — Я шофер Добровольского.

— Что вы мне хотели сообщить?

— Игорь Николаевич к вам сегодня не заходил?

Глаза Кожина обеспокоенно забегали, и он, чтобы скрыть охватившее его волнение, еще ниже склонился над столом.

— Что-нибудь стряслось?

— Его нет дома. Со вчерашнего дня.

Кожин посмотрел в окно, пальцы нервной дробью прошлись по столешнице.

— Это не повод для беспокойства. Выпил лишнего, задержался у какой-нибудь дамочки, так что…

— Если бы это было так…

— А ты в этом сомневаешься?

— Вы его друг и прекрасно знаете, что секретарши с осиными талиями и длинными ногами его не волнуют, — язвительно заметил Яша. — Он называет их девочками с запоздалым умственным развитием.

— A y тебя, значит, с развитием все в порядке? — не остался в долгу Кожин.

Яша снисходительно улыбнулся.

— Я — шофер первого класса. — Он перевел взгляд на Градова, который сидел уткнувшись в газету и делал вид, что весь этот разговор ему до лампочки, и сказал: — В общем, я дома. Если Игорь Николаевич объявится, передайте ему, пожалуйста, чтобы он мне позвонил.

— Хорошо, — коротко ответил Кожин.

Яша заехал на Центральный рынок, купил у знакомого торговца две бутылки «Рябины на коньяке» — знал, что именно этот напиток обожает Градов, — кусок свинины, зелень и, добравшись до дома, приготовил шикарный обед. Затем включил телевизор, завалился в кресло и стал ждать прибытия высокого гостя — Градова: он почему-то был уверен, что этот человек обязательно приедет и протянет ему руку помощи. Яша не ошибся. Градов объявился через три часа. Он молча пожал Яше руку, прошел в комнату, увидел накрытый стол и зычно расхохотался.

— Ты, парень, по-моему, крупно вляпался. Верно?

— Берно, — вздохнул Яша и поведал Градову все, что с ним приключилось за последние два дня.

Градов слушал вроде бы вполуха, уплетая свинину и запивая ее «Рябиной на коньяке», но на самом деле фиксировал все, что касалось этого, якобы незначительного дела, уточнял, переспрашивал и делал выводы. Молча. Когда Яша закончил свой рассказ, он спросил:

— Скокову ты, конечно, о своей операции не доложил?

— Нет.

— Зря. Командир на то и командир, чтобы быть в курсе событий. Иначе…