В детских вещах, когда искала дочке трусики и маечку, чтобы переодеть на ночь, нашла тот самый «Хонор», о котором когда-то говорила маме — смартфон. И небольшую пачку купюр, перехваченных резиночкой. И записку, что это ее личные деньги — не мужа.

— Мам… — смотрела я на нее по видеосвязи, — куда ты деньги засунула? А если бы вытащили из чемодана? Они же просвечивают вещи — по антитеррору. Ты плачешь, что ли?

— Скучаю, — призналась она. За ней виднелась знакомая терраса, там прошла Мухсия… Другая планета… будто сон приснился. Мама спешила сказать все, что хотела, успеть задать все вопросы:

— Вы там людям не сильно мешаете? Хорошие у тебя друзья, Ксюша.

— Хорошие, мама, очень. Не думаю, что сильно мешаем, но мы и ненадолго.

Хорошие… но чувство почему-то такое… будто нас временно сплотила общая беда — моя и их в разной степени. Слишком мы разные. Оно чувствуется уже по тому, что мы не роемся друг в друге. Марина не стала выяснять о моей беременности — ей просто не нужно. Валентина помогает мне, но и заодно мстит за свое, я вообще мало знаю ее и о ней. И Маринку поддержать мне нечем — не найти правильных слов, нужных именно ей. Мы все еще просто хорошие знакомые. И это неприятное чувство, когда Валентина резко разговаривала с Вадимом… Трудно даже определить — почему так и чем оно вызвано, но нехорошо царапнуло…

— Шарфы понравились? Хотя и так понятно, я помню какая красота. Сфоткай мне Янку сейчас.

— А ты мне Адиля — буду хвастаться сводным братом, — улыбалась я. Улыбалась сквозь слезы мама.

— Ксюша, по твоему звонку, как только позовешь… мне ничего это не будет стоить и не трудно. А Вадима ты уже видела?

Мы проговорили, наверное, не меньше получаса и ни разу мама не заикнулась о моей беременности. Я не представляла себе — что это может значить?

На следующий день я собрала Янку, взяла с собой воду для нее и баночку яблочного пюре со сливками — на перекус, и мы поехали на такси к юридической конторе Вадима. Сели на лавочке в соседнем скверике… немного посмотрели на птиц и мух. Потом я собралась с духом и сделала звонок:

— Вадим, мы с Яной уже приехали — сидим на лавочке под старой липой.

Он помолчал и сдержанно ответил:

— Мне спуститься или подниметесь ко мне? Дадим ей бумагу и фломастеры…

— Да… — сглотнула я слезы, — конечно. И тогда минут пять у нас точно будет.

И услышала в трубке смешок. Но не так, чтобы веселый…

— Ну, пошли… идем к папе, — подхватила я дочку с лавочки и поставила на асфальт.

— Па-па, па-па!! — запрыгала она.

Вадим шел встречать нас. Не ждал в кабинете, а поспешил навстречу. Пускай и не мне, а Янке — ее он подхватил на руки и целовал в щечки, бормоча:

— А вот и папина козуля приехала… Поскакала-поскакала и вернулась.

Янка изворачивалась в его руках, просясь на пол, а когда попала туда, весело запрыгала — как козочка или «козуля». Так, смеясь, называл ее раньше Вадим. Давно это было… В то самое время мало внимания доставалось не только мне, но и ей, а если что и было, то так… вскользь, что ли? Чмокал, опять совал в руки игрушку, которую она выронила, спеша к нему, спрашивал что-то — часто одно и тоже… Видно было, что мыслями он не здесь, даже если приходил с работы, когда Яська еще не спала.

Сейчас наша «Козуля» радостно прыгала, а мы улыбались, глядя на нее. Что будет непросто, я догадывалась и раньше, а сейчас то самое чувство вины и стыда, при помощи которого мною «легко манипулировать» не давало толком рассмотреть Вадима, прямо взглянуть ему в глаза. Но то, что он не стал тупо сидеть в кабинете, показывая характер и выдерживая заданный в телефонном разговоре тон… от этого повеяло неясным теплом, это немного успокаивало. Даже появилась надежда, что не обязательно мы будем общаться как судья и преступник.

А нет…похоже, надеялась я зря. На Янкины вопли и топот стали выглядывать из кабинетов сотрудники, которые не уходили на обед, и Вадим быстро стер улыбку с лица, молча подхватил дочку на руки, развернулся и пошел к своему кабинету. И ни слова мне. Я шла за ним, здоровалась, улыбалась… Эта приклеенная улыбочка досталась и Вадиму, когда я шагнула в его кабинет. Вспомнились слова Валентины — «кобелировал неприкрыто, нагло, напоказ». Наверняка сотрудники были в курсе и обсуждали, сплетничали… Осуждали или понимали его?

Отвела глаза, сжала губы… «держала паузу», чтоб ее! Но плакать расхотелось. И Янка дала мне время успокоиться — висела на шее у папы, щебетала свой коронный стишок. Я отошла к окну и ждала, когда она притихнет и даст нам поговорить.

— Присядь, — прозвучало за спиной… для меня, конечно же.

— Я постою. Нервничаю сильно… извини, — обернулась я и осталась стоять, опираясь поясницей о подоконник.

— Тогда не будем затягивать, — опустился он на диванчик и развернулся ко мне. Сидя в большом кресле, которое Вадим поднял для нее и старательно высунув язычок, Янка чиркала красным фломастером по раскрытому альбому. Новенькая семицветная пачка лежала рядом на столе — ждал, готовился к нашему приходу.

— Ты хороший отец, — как-то сами собой нашлись слова, — можешь ты сказать обо мне то же — что я не самая плохая мама?

— Я не собираюсь отбирать у тебя Яну, если ты подводишь к этому, — прищурил он болотные с карими крапинами глаза — как и у дочки.

Я смотрела на него и не понимала, что чувствую — когда обнимал и нес Янку, защемило в груди — от сожаления, жалости? Непонятно к кому… Теперь же становилось страшновато, потому что во взгляде его не было ни капли тепла — жесткий, прицельный, как у стрелка… или судьи — похоже, что все-таки немилосердного.

— Я и не отдала бы ее. Но все равно — спасибо.

— Это моя добрая воля, Кс…ения, — споткнулся он на моем имени, — захотел бы — отобрал. Но ты действительно хорошая мать, именно поэтому на первом месте у тебя должны быть интересы ребенка. Таскать ее по чужим квартирам неразумно — у нашей дочки есть дом, там ее одежда, игрушки, привычная обстановка. Поэтому твои слова об Урале… объясни мне их, пожалуйста.

— Это мой выбор, Вадим, — начала я тем же тоном, — мне не нужна твоя квартира, ты купил ее еще до свадьбы. И на каких правах я жила бы там? — сцепила я руки, нервно сминая пальцы.

— Матери моего ребенка, — свободно откинулся он в кресле, — и я смогу часто видеться с Яной, иногда забирать ее к бабушке…

— У тебя будут свои ключи… само собой, да? И я не смогу запретить тебе прийти, когда для меня это будет нежелательно, потому что неудобно же — квартира твоя, — дрогнул предательски голос, — а если я когда-нибудь снова захочу семью?

— Значит, следующего мужа выбирай тоже с квартирой. У тебя была семья! — чуть подался он ко мне.

Янка замерла и насторожено посмотрела на него, потом на меня: — Мамацька?