— Идиот, — тихо заключила мать уже для себя, — ничего… поработаешь на клининг, доставку, химчистку, ресторанную еду… проституток — поймешь разницу.

— Проститутки — только после развода, мама. Можешь назвать это навязчивой идеей. И ты не испугала меня — отец лет двадцать уже работает на все это, плюс — твои прихоти. И ничего — жив, — отметил Вадим от двери, — я все-таки хотел бы поужинать — дашь мне поесть без нотаций? Так, чтобы аппетит не пропал совсем?

— Садись… ешь, конечно, — засуетилась мать, пододвигая ему тарелочки, — теплый салат с телятиной и блинчики с мясом, ты любишь. Готовила сама… приятно, если ценят. Тебе просто сметану или с зеленью, подсоленную?

— Обе. С ума сойти, как вкусно, ма, — откусил Вадим от фаршированного блина.

— На топленом молоке, — отстраненно проговорила она, — хотя бы расстаньтесь по-людски, Вадим, если все уже решено. Пускай хоть это потом на тебя не давит. Со временем станет легче — знаю по себе. И не грызи себя, если что, не мучь… Я где-то читала, что в мозгу сексуально активных мужчин в принципе нет защитных устройств от женских сексуальных манипуляций. Природа их просто не предусмотрела. Если бы мужчины имели дар абсолютно спокойно наблюдать за тем, как интересные женщины подают конкретно им сексуальные призывы, то человечество давно бы вымерло.

— Спасибо, мама, — блин комом стал в горле, и Вадим с трудом сглотнул: — Мне должно стать легче от этого?

— Да. Это снимет с тебя какую-то часть вины. Нельзя жить с камнем на душе, как и за пазухой тоже. Я вот просто сказала себе однажды: этот человек не мой больше. Он весь, целиком — чужой. Мне не важны его поступки, мысли, действия…

— Поэтому и раздельные входы в квартиру?

— Так он только спал здесь — иногда. Не помнишь? Сейчас — все чаще. Я не против такого проживания. Было единственное условие — не водить сюда своих женщин, иначе войду и зарежу во сне.

— Ты смогла бы тогда, — качнул головой сын.

— Нет, Вадик, вряд ли. Но ему лучше об этом не знать, — усмехнулась женщина и опять став серьезной, спросила: — Яну как делить будете? Я не хочу, чтобы она меня забыла.

— Ты же болеешь от внуков, — улыбнулся Вадим.

— Дурачок. Я бабка, мне уже не убегать за ними. Бабки, они как праздник — подарки, вкусности… набежали, чмокнули и ушли себе. Ну и на случай форс-мажора. Это ваши дети, сынок, ваша ноша и святая обязанность — мы свою выполнили. А Катерина иногда борзеет!

— Что за слова, мама? — с иронией покачал головой сын.

— Да от Ксюши твоей, — прошептала она, подошла и прижалась губами к его макушке. Погладила по волосам…

— Мам… — напрягся Вадим.

— Ничего, сынок, я с тобой — в горе и радости, как говорится. С любым — правым и виноватым. Останься и ты таким для Яны, прости дурочку Ксюху. Не прими — прости ради Янки. И хорошо, что она сама отказалась от квартиры — не заслужила, еще чего…? — продолжала мама что-то шептать ему в волосы.

А он, сцепив зубы, старался не заплакать, не опозориться, как тогда — с дочкиным горшком в руках. Необъяснимо иногда пробивает на слабость и эмоции — непонятно. Но всегда в этом виноваты женщины — усмехнулся он. Вот и Яна тогда, и мама сейчас…

— Иди, сынок, спать. Завтра рабочий день…

На следующий день Вадим говорил с Валентиной, которая взялась вести бракоразводный процесс Ксении. Поверг ту в тихий шок и сам отвез пока еще жену с дочкой на их бывшую общую квартиру вместе с вещами.

За месяц, который судья назначила им до рассмотрения дела по расторжению брака, он виделся с Янкой два-три раза в неделю. Ксения собирала ее, вручала ему, и они шли гулять — или куда глаза глядят, что было чаще всего и нравилось обоим, или адресно — кафе, детский парк, мультики на широком экране… С этой программой все обстояло немного хуже — Янка не умела еще долго сосредотачиваться на каком-то одном деле, часто отвлекалась и приходилось уходить, не доев и не досмотрев. Но это были мелочи.

Мучало другое… С каждым днем все труднее было смотреть в глаза Ксюше — необъяснимо для него. Он знал, что такое вина и чувствовал ее раньше — до того признания. Сейчас это ушло, во всяком случае, такой щенячьей потребности — замолить, зализать свою вину, больше не существовало. Появилось что-то другое…

Вначале он входил в прихожую с высоко поднятой головой и даже некоторым вызовом в глазах. Через месяц же… быстро кивал от порога, склонялся с Янке, говорил с ней, уводил и облегченно выдыхал. Впрочем, Ксения, кажется, вела себя так же.

В эти дни и ночи часто накатывали воспоминания — всплывало вдруг, вставало перед глазами — от какого-то слова, что пролепетала дочка, от запаха, что донесся из их квартиры, звуков музыки, которая нравилась ему и жене… Тоска? Не совсем, хотя… может быть. Что-то тяжелое, давящее и непривычное наваливалось все отчаяннее, он плохо спал, становился нервным и раздражительным. Мама принесла от врача какие-то таблетки, и они помогли, но теперь каждая ночь вырывала куски из его жизни, будто их и не было. Вечером проваливался в глубокую черную пропасть, утром просыпался по будильнику. Будто и высыпался теперь, но, очевидно, сказывалось общее настроение — состояние легкой заторможенности и усталости не проходило.

— Скорее бы все закончилось, — шептала мама и делилась своим прошлым опытом: — Потом необъяснимо станет легче. Я сама не понимаю — ожидание так гнетет или ощущение предопределенности какой-то… или злого рока? Не знаю… дождись, дотерпи — легче точно будет. А может еще…?

Но Вадим понимал, что не может… Он просто не сумеет — это будет филиал ада. Он обеспечит его себе и ей, и чего доброго — это скажется на Яне. Да и Ксения не горела желанием клеить разбитую чашку — говорила мало, прятала глаза, а все имущественные вопросы он решал с Валентиной. Та включила адвоката по полной и будь ее воля… такой воли он ей не давал, отстояв то, что считал справедливым. Ксюша получала неплохую сумму при разводе, по большому счету, на эти деньги можно было бы даже купить скромную квартиру в Подмосковье — новую однокомнатную студию или вторичную двушку.

Ксения же рвалась на свой Урал. А он уже ждал этого с каким-то больным нетерпением, тяготился собою и ею — их короткими встречами. Они оставляли его выжатым, как лимон — каждое произнесенное для нее слово, каждое услышанное в ответ. И если она чувствует то же… пускай уезжает — это действительно спасение.

Развод приближался семимильными шагами — оставалось пара дней, потом — день… и в какой-то момент он просто не смог работать и сорвался с места.

— Григорьевна, я выйду, посижу в сквере, — и отмахнулся, — да, я помню про Трутнева. Сделайте кофе, попросите его подождать, буквально…

— Конечно-конечно, Вадим Сергеевич, подышите… бледный вы очень, — озабоченно кивала секретарь.

В соседней аптеке попросил успокоительного.

— Точно поможет? Сразу?

— Сразу и точно — только кувалда, — пробормотала толстая пожилая аптекарша, — даже крепкое снотворное не всех берет… если сильно на взводе.