— Извините, — обратилась я к женщине. — Вы нескажете, где здесь телефон?

— На углу, возле гастронома.

Я прошла квартал и обнаружила гастроном, а рядом с нимостановку, телефон-автомат действительно виднелся на углу, но в этот моментпоявился автобус-экспресс, шедший как раз до моего дома, и я торопливопротиснулась в него, посоветовав себе забыть, что денег у меня нет. К счастью,народу в автобусе было как селедок в бочке, лица у всех по причине жары красныеи измученные. Из-за толкотни никто не обратил внимания на отсутствие у меняобуви.

Через полчаса я вышла неподалеку от своего дома и сразу женырнула в подворотню. Добираться надо было обходными путями. Программа минимум— попасть в квартиру, отправить Палыча на телеграф (я очень надеялась, чтоЗойка все еще в Угличе), принять холодный душ, выпить чаю и, попробоватьразобраться, что происходит. Но это потом, главное — телеграмма и душ. Ясвернула к котельной и оказалась в кустах акаций. Отсюда хорошо просматривалисьвсе окна нашей квартиры и подъездная дверь. «БМВ» отсутствовал. Если на стройкесо мной развлекались ребята из «БМВ», это неудивительно. Почему они оставилименя в вагончике? И даже не связали, словно хотели, чтобы я поскорее выбраласьоттуда. Потом, это потом, сейчас главное — не проморгать есть наблюдение заквартирой или нет? Вскоре стало ясно, задача мне не по силам. Парни моглиукрыться на лестничных клетках, были еще десятки мест. Я была не в состояниисосредоточиться, у меня для этого слишком болела голова.

Я вышла из кустов и направилась к подъезду, машинальноотметив, что среди мужичков за доминошным столом нет Палыча. Дверь в квартирубыла не заперта. В этом не было ничего удивительного, и все же я задержаладыхание, прежде чем сделать следующий шаг. Толкнула дверь, в конце концов, меняне ждет ничего нового, ну треснут еще раз по голове, или парень с суровымлицом, схватив за локоть, начнет задавать вопросы. В прихожей было темно, вэтой темноте я отчетливо ощутила опасность, нащупала выключатель…

Палыч лежал на пороге своей комнаты лицом вниз. Затылокпревратился в кровавое месиво. Рядом валялась табуретка, старая, тяжелая, сзасохшей кровью. Я знала, что старик мертв, даже не касаясь его.

— Дед, — сказала тихо, хотела зареветь, но грязновыругалась. Глаза его были открыты и смотрели куда-то вбок. Лужа крови вокругголовы…

Я поднялась с колен, заперла входную дверь, тряхнулаголовой, точно всерьез надеясь, что это дурной сон и от него можно избавиться.Взгляд вновь переместился на проломленный затылок Палыча, я почувствовала, чтоменя сейчас вырвет, и бросилась в туалет. Не включая свет, склонилась надунитазом. Что-то коснулось моего виска, цепенея душой, я повернула голову. Всвете, доходящем из кухни сквозь раскрытую дверь, я увидела босые ноги, как разна уровне моего лица. Хотела крикнуть, но крик застрял в горле. Я поднялавзгляд, мне очень не хотелось этого делать, потому что я уже знала, что сейчасувижу… Зойка висела на ремне, перекинутом через трубу, потолки здесь выше трехметров, я плохо различала ее лицо в темноте. Схватила ее за ноги, они былихолодны как лед, выскочила в кухню, нашла нож, подтащила табуретку. У меня ушломного времени на то, чтобы снять Зойку, она очень тяжелая, а я боялась, что,падая, она ударится головой. Я могла думать только об этом, прижимала ее тело кстене, чтобы она не упала, а плавно соскальзывала. Мы стояли в темном узкомколодце с цементным полом, прижавшись друг к другу, я и Зойка, голова ее лежалана моем плече, и я сказала:

— Ладно, чего ты…

У меня не было сил двигаться и не было сил держаться наногах, я взвыла от отчаяния, подхватила ее под мышки и поволокла в комнату.Голова ее странно дергалась, а я плакала, потому что Зойке было больно.

Я положила ее на полу. Теперь стало видно, как изменилось еелицо. Мне уже приходилось видеть удавленников, она провисела там несколькочасов. Я надеялась, что она в Угличе, а она не получила телеграмму, а может, иполучила, но все равно приехала.

Я достала плед и укрыла ее. Посидела в ее ногах,раскачиваясь и глядя куда-то в пространство, с трудом поднялась, вцепившись встол.

Костяшки пальцев побелели, я услышала какой-то странный звуки поежилась, не сразу сообразив, что это я вою, громко и протяжно. Стиснулазубы, заставила себя медленно и глубоко дышать. Отодвинулась от стола. Не глядяна Зойку, прошла к шифоньеру и переоделась, потом позвонила в милицию.

— Я ухожу, — сказала я громко возле двери изакрыла ее. Не оборачиваясь, сбежала по лестнице.

Во дворе могли ждать, но в тот момент меня это вовсе неволновало, я думала о Зойке, о Палыче и о клятве, что дала самой себе пять летназад. Плевать на все клятвы. Я быстро пересекла двор и вышла на проспект.Менты могли появиться в любую минуту, а встречаться с ними я не планировала.

Я остановила машину, проверив, есть ли деньги в кошельке. Натакси, слава богу, хватит. Я ехала в Кашино, где жил Ванька. Улицу Первомайскуюнашла быстро. Зойка говорила, дом подковой, рядом торговый центр, квартира напервом этаже.

Я долго звонила в дверь, никто не открыл. Прошла во дворуниверсама, выбрала ящик покрепче и вернулась. С размаха обрушила ящик на окно,со звоном посыпались стекла, я торопливо извлекла осколки, порезала руки внескольких местах, мне было плевать на это, как и на то, обратил ли кто-нибудь наменя внимание или нет. Я влезла в окно, спрыгнула с подоконника, отодвинувштору, и сразу же увидела Ваньку. Он сидел в стареньком расшатанном кресле,руки его были привязаны к подлокотникам. Шея перерезана от уха до уха. Ванькинаголова лежала на спинке кресла перпендикулярно туловищу. Все пальцы на рукахсломаны. Я торопливо огляделась. Искать что-либо здесь бесполезно, основательнопорылись и до меня. И все же кое-что интересное я обнаружила. В туалете, вмусорной корзине — банковские ленты, а в кармане Ванькиного пиджака — почтидвести долларов.

— Благодетели, — усмехнулась я и даже головойпокачала.

Надо уходить отсюда, соседи слышали шум и могли позвонить вмилицию. Я подошла к телефону, он не работал. Прислушалась, стоя возле двери,потом решительно распахнула ее и покинула квартиру, оставив дверь незапертой,чтобы ментам легче было войти. Позвонила в милицию из первого же автомата.Голову разламывало от боли, колени дрожали, каждый шаг стоил неимоверныхусилий, «Мне надо лечь, — думала я, шагая вдоль новостроек, — Уснуть.Забыться. В таком состоянии я гроша ломаного не стою».