отношений между Богом и людьми предстает как повествование о взаимоотношениях людей. Кроме того, в Новом Завете Царство Бо-жие понимается уже не только как далекое будущее человечества, связанное с конечным этапом истории спасения. Хотя установление Царства Небесного возможно лишь со вторым пришествием Христа, тем не менее Царство духовное хранится в душах верующих, чьи сердца открыты к принятию благодати. В этом смысле можно сказать, что Царство Божие уже присутствует в мире людей, хотя и не объемлет его полностью.

Трактат «О Граде Божием», как и почти весь Ветхий Завет, — историческое произведение, по праву считаемое одним из первых величайших созданий философии истории. Оно повествует о борьбе, разгоревшейся с приходом Мессии, между двумя мирами: миром, наделенным благодатью, и миром, лишенным ее. В концепции Блаженного Августина два града предстают как идеальные модели, ни одна из которых не была претворена в жизнь в его время. Реальный мир человека полностью не лишен божественной благодати, поскольку не все люди отвергают ее с равной силой. Но при этом благодать не объемлет весь мир человеческий, поскольку от нее отказывается большинство людей. «Нации», «республики» и «народы» мира представляют собой «временное» «слияние», «смешение» двух градов («Они [град земной и град небесный] в настоящем веке смешаны и переплетены»1), которые проявляются в них с большей или меньшей степенью. Грады сосуществуют в мире людей до тех пор, пока не наступит судный день, который разделит их. Термин «град» и метафора двух градов используются Блаженным Августином как раз для того, чтобы показать противостояние между двумя мирами в истории человечества. Представляя Царство Божие и мир земной как два сопоставимых града (по крайней мере в некоторых аспектах), Блаженный Августин создает философию истории, в которой история спасения соединяется с политической историей. Действительно, если перенести понятие града (в том смысле, в каком его понимает Августин) в теологический контекст, то можно отметить, что оно сохраняет при этом некоторые оттенки значения, которые свойственны ему в контексте политическом. Противопоставление двух градов не сводится, таким образом, к однозначному противопоставлению Царства Божьего и мира земного или же Добра и Зла.

Между градами установлена иерархия. Значение каждого града определяется степенью проявления в нем «общего блага» и его большей или меньшей способностью обеспечить благополучие и согласие существ. Существа, о которых идет речь у Августина, — это не только люди, поскольку каждый град является «общим» для «ангелов» и «людей». Как люди, так и ангелы могут быть «добрыми» и «злыми» (CD, 35, 149)2. Народ, в устройстве жизни которого преобладает земной град, определяется как «совокупность множества людей, соединенных взаимно согласием в праве и общею пользой» (СЦ 37, 163). «Земной град... стремится к земному миру и к нему направляет согласие в управлении и повиновении граждан, чтобы относительно вещей, касающихся смертной жизни, у них был до известной степени одинаковый образ мыслей и желаний» (CD, 37, 129). Но степень совершенства такого согласия зависит от большей или меньшей значимости благ. Согласие тем совершеннее, чем достойнее и «лучше» блага, к которым стремятся люди (id.). Иерархия между градами определяется, таким образом, иерархией общих благ, признаваемых ими. Земной град «имеет свои блага на земле, которым и радуется, насколько возможна радость о таких вещах». Он «часто разделяется сам в себе, вступая в ссоры, войны и сражения и добиваясь побед, несущих пред собою смерть или по крайней мере смертных» (СД 36, 45). Эти менее важные (по сравнению с высшими) блага, связанные с «земными делами», тем не менее также представляют собой «благо и, несомненно, дар Божий». Но «если пренебрегая теми лучшими благами, которые относятся к вышнему граду, где будет победа, обеспечивающая навеки высший мир», люди «привязываются более к этим благам, или считая их единственными, или любя их более тех благ, которые признают лучшими, тогда неизбежно возникают новые несчастья, а бывшие прежде — возрастают» (id.).

Только Град Божий достоин названия града (в том смысле, в каком это понятие используется в нашей модели), поскольку только в нем люди способны преодолеть свои личные особенности ради общего блага. Этот град является «всеобщим», поскольку он «указан свыше... всем народам как путь общий (СД

34, 551) и основан, как пишет Августин в другом труде («О Книге Бытия буквально»), на «милосердии» и «человеколюбии» («charite»)*. Милосердие, в отличие от «самолюбия», «частной любви», — это любовь «святая», которая не ищет своего собственного блага, «не услаждается частным превосходством» и «не превозносится». Милосердие «печется об общем благе во имя высшего общества». Самолюбие же — это любовь, «общее благо направляющая к собственной власти во имя самолюбивого господствования». Святая любовь — это любовь, «покорная Богу», а самолюбие — любовь «мятежная». Милосердие — это любовь, «желающая ближнему того же, чего и себе». Самолюбие же — это любовь, «желающая подчинения ближнего себе самой». Милосердие — это любовь, «управляющая ближним во имя пользы ближнего», а самолюбие — это любовь, управляющая «во имя своей пользы» (GL, 49, 261)4.

Граду небесному и граду земному свойственны абсолютно противоположные формы величия (grandeur) и ничтожества (misere). Если земным миром правит «гордость» (причина падения и греха), то Град Божий основан на «смирении», составляющем его подлинное величие.

«Гордыми» являются те, кто «самолюбивы», кто «находят удовольствие в своем собственном». Они ничтожны, поскольку их желания устремлены к самоудовлетворению, что обрекает их на одиночество, предоставляет самим себе. Напротив, «смиренные» «покорны высшему», и это «возвышает» их. Таким образом, «в смирении (есть) нечто такое, что удивительным образом возвышает сердце, и есть нечто в гордыне, что сердце принижает... Смирение возвышает, а превозношение — тянет вниз, ибо смирение делает покорным высшему, т.е. Богу, а превозношение, отпадая от вышины, принижает» (СД 35, 413). Земной град был основан Каином, братоубийцей («Первые стены, увы, обагрилися братской кровью», — пишет Блаженный Августин, цитируя Лукана: СД 36, 47). Братоубийство стало «архетипом» земного града, именно при «подражании» этому «первому примеру» были созданы города мира, и в первую очередь Рим. Град Божий, напротив, основан на самопожертвовании и самоотречении.

То, что Град Божий может быть «странствующим в этом веке», в котором он находится в «изгнании» (СД 36, 135), полностью зависит от благодати (СД 37, 269). Без благодати люди были бы во власти земного мира. Соответственно, любое подлинное величие в этом мире зависит от благого действия благодати. Так, например, именно «изобилием» благодати объясняется «видение» «пророков» (СД 37, 693). Но благодать дается «не по заслугам», ее нельзя выслужить (СД 36, 137). Она зависит только от «щедрости» Бога, сами