Глава 17 служит предметом разнообразных толкований. Некоторые критики приводят ее в качестве лучшего примера упорного нежелания Генри редактировать собственные тексты, и я их понимаю. Действительно, глава слегка выбивается из общего сюжета: она не связана ни с предыдущими событиями, ни с последующими, – но она мне нравится.

Все ее действие – по большей части разговоры – происходит в закусочной, где Клетус обсуждает природу искусства с художником по имени Натан. Все начинается с их общей жажды зарабатывать на жизнь творчеством и кончается взаимным согласием в том, что наш мир – шматок дерьма, где их искусству нет места.

Они уходят, не расплатившись.

Книги Генри славятся уникальными авторскими рисунками перед началом каждой главы. Тема рисунка соответствует содержанию главы, и стиль всегда один и тот же – тонкий контур и поперечная штриховка.

Единственное исключение из этого правила – «Мой год», глава 17.

Рисунок к главе 17 прост: двое мужчин сидят друг напротив друга в каком-то фастфуде. Один ест оладьи, другой – гамбургер. Очень похоже на остальные рисунки Милы Генри, практически неотличимо. Только нет штриховки. Я рассматривал рисунок под лупой, пытаясь убедиться, что ничего не упустил – может, сначала штриховка была, а потом ее убрали. Я обшарил весь Интернет, однако, подобно единственному эксперту, назвавшему знаменитую картину подделкой, я, похоже, единственный в сетевой вселенной, кто обнаружил стилистическую особенность рисунка. И она вызывает у меня массу вопросов. Нарочно ли Мила Генри нарисовала картинку по-другому? Если да, то почему? И что это означает применительно к главе 17? Да и сама ли Генри – автор иллюстрации? А если нет, то кто? И почему?

Вопросов много, а ответов нет, и поэтому, надо полагать, рисунок к главе 17 автоматически попадает в категорию странных влечений.

Я притворяюсь, что не вижу, как родичи ждут меня у выхода из библиотеки.

Библиотекарь в справочном барабанит по клавиатуре со скоростью света. Я киваю ему.

– Чем могу помочь? – спрашивает он.

Я подобрал, главным образом из любопытства, клочок бумаги, оброненный Сарой. Фраза, написанная на нем – «ЭНМ, колл. изд.» – любому показалась бы непонятной. Но не мне.

– Я ищу коллекционное издание книги «Это не мемуары» Милы Генри, – говорю я. – На полке я его не видел.

Библиотекарь смотрит на меня с таким видом, будто я пытаюсь его разыграть. Он наклоняется ко мне через стойку и шепчет:

– А что, это, типа, какой-то квест по Миле Генри? Тогда я хочу быть в курсе.

– Что?

– Ладно, не суетись. Но тебя кое-кто опередил.

– В каком смысле?

– Я работаю здесь четыре года, юноша. И до сегодняшнего дня никто специально не интересовался коллекционным изданием этой книги. А теперь сразу два запроса за десять минут. Так или иначе, книги уже нет. Она ее забрала.

– Кто?

Лицо библиотекаря внезапно делается серьезным.

– А вот этого я не могу тебе сказать. Противоречит правилам. – Он поворачивается к компьютеру, молниеносно набирает название и показывает на экран: – Есть еще один экземпляр в библиотеке Гарольда Вашингтона, центральное чикагское отделение. Можно отложить.

Я читал «Это не мемуары» пару раз, и книжка есть у меня дома на полке. Там от первого лица рассказывается история о борьбе снежного человека с одиночеством и депрессией.

Учитывая последующее отшельничество Милы Генри, некоторые полагают, что книга на самом деле более автобиографичная, чем считалось раньше. Однажды я слыхал и о коллекционном издании, но оно было то ли очень редкое, то ли очень дорогое, а то и оба варианта сразу.

Поэтому я говорю «да» и решаю выбраться в Чикаго в субботу.

По дороге домой я пренебрегаю задним сиденьем, развернутым против движения, выбирая уединение в среднем ряду, достаю телефон и погружаюсь в поиски. Пару ложных ходов спустя мне попадается закончившийся аукцион на Ебэе с кратким описанием книги:

Шедевр Милы Генри «Это не мемуары: Мемуары», коллекционное издание. Альтернативная публикация, тираж всего несколько тысяч. Приложение более 40 страниц. Ранее не публиковавшиеся фото Генри и ее семьи. Эксклюзивные бонусы.

Скорее бы суббота.

– Ты хоть понимаешь, какую чушь городишь?

– Но это правда. Помнишь, раньше он ел что ни попадя? Даже собственные… – Пенни морщит нос и произносит одними губами: «Какашки». Потом берет полоску бекона со своей тарелки: – Сплошное сало, видишь? Марк Уолберг, а ну-ка.

Пенни бросает бекон на пол, наш пес нюхает угощение, поворачивает голову набок и смотрит на Пенни. Бекон остается лежать нетронутым.

– Так, – говорю я. – Да, жесть.

– А теперь смотри, – продолжает Пенни, хватая другую полоску бекона, теперь более постную. Она бросает бекон на пол, и Флафф, он же Марк хренов Уолберг (дожили!), уплетает его в один момент. – Полная дичь, скажи?

На кухню заходит мама, достает апельсиновый сок из холодильника и наливает себе стакан.

– Мам, смотри, – говорит Пенни.

Она снова проделывает трюк с беконом, и мы втроем наблюдаем, как Марк Уолберг воротит нос от жирного куска, а потом ест постный. Но маму скорее озадачивает другое.

– Почему ты называешь его Марком Уолбергом? – спрашивает она.

– Видишь ли, – поясняет Пенни, – он уже не похож на Флаффи, не хромает и все такое.

– А он что, хромает? – уточняет мама.

– Нет, – отвечаю я, со значением глядя на Пенни, – теперь нет.

Мама кивает, явно не понимая.

– Кстати, – говорит она, – какие у вас планы на субботу?

Пенни заталкивает остатки бекона в рот и отвечает, жуя: