Выйдя на середину площади, генерал Губатов занял свое место. Чернобородый тучный дьякон взмахнул кадильницей.

— Миром господу помолимся!

Процессия двинулась вдоль выстроившихся рядов войск.

Петька увидел в конце площади множество возов с капустой и сеном. Вдруг часть возов свернула за угол и остановилась, другие потянулись в противоположную сторону, объезжая площадь. Потом возчики, словно боясь нарушить торжественность богослужения, остановили возы, загородив ими северный выход с площади.

Петька посмотрел туда, где шла процессия, и увидел, как генералу Губатову преподнесли икону. Он торжественно взял ее костлявыми руками, поднес к губам, поцеловал и передал адъютанту.

Вдруг с обеих сторон площади застрочили пулеметы. Сено на возах зашевелилось, и кочаны капусты покатились по мостовой. На возах стояли люди с винтовками, опутанные патронташами и пулеметными лентами. Нищие и калеки бросали костыли, в руках у них появлялись обрезы и бомбы. Раздались беспорядочные выстрелы и многоголосая брань. Все на площади пришло в движение. В толпе плакали, стонали, охали, лошади бешено рвались на людей, поднимались на дыбы.

Послышались испуганные выкрики:

— Махно! Махно!

Петька соскочил с ограды и бросился бежать через дворы, прячась за стенками. Вскоре он оказался на Портовой улице. На углу переулка он увидал Володьку и Шурку. Около них стояли «парный» извозчик, городовой и женщина, которую Шурка назвал королевой без «ле». Шумный понял, что друзья его арестованы. «Смелость города берет», — подумал он и крикнул что было силы:

— Лови, бей городовых, бей буржуев!

Он вынул из кармана кошелек, отчаянно размахивал им в воздухе, как размахивают револьвером. Володька и Шурка подались вперед, навстречу Петьке.

— Это красные, факт! — кричал Володька.

Городовой дал выстрел в воздух и скрылся за углом. Женщина, прижавшись к стене, дрожала. Шумный крикнул друзьям:

— Стойте! Извозчик, давай!

Володька быстро вскочил в пролетку и втащил за собой растерявшегося Шурку. Шумный сунул в карман руку с «револьвером» и уверенно скомандовал:

— В порт!

Извозчик стеганул лошадей, и они во весь опор помчали друзей к порту. Володька и Шурка, возбужденные от радости, шептали Петьке:

— Что там? В чем дело?

— Махно! — строго ответил Петька.

— Эх, мать честная! Но ты прямо черт! Вот спасибо! Вот здорово!..

Не доезжая до набережной, Шумный остановил извозчика. Друзья слезли с пролетки и направились к «Юпитеру».

В порту было спокойно. Пароходы и катера стояли на месте. Только не было шхуны, на которой приплыл в Мариуполь рыбак Березко.

— Почему нет погрузки? — буркнул Володька.

Только теперь Шумный заметил: в порту царит странное безмолвие, около каждого парохода прохаживались часовые.

Подойдя к «Юпитеру», Петька обомлел: он узнал в часовых тех самых нищих, которых встретил утром.

— Ну, ну, давай сюда! Вот ты откуда, — пробасил часовой, который утром разыгрывал матроса без руки.

— А! — вскричал другой часовой, молодой, с женским лицом. — Щедрую милостыню он нам подал! Нам, дружище, не надо подавать, мы сами возьмем!

— Снимай бушлат, гони сюда шкеры[5]! У батьки Махна тоже морячки есть!

— Братишка… — пытался было заговорить Шумный.

— Еще рассусоливать будешь! — закричал махновец и положил руку на кобуру.

— Товарищи, ведь это грабеж! — возмущенно воскликнул Шумный, озираясь кругом. Шурка и Володька стояли рядом почти голые — махновцы уже успели раздеть их.

— Ты посмотри на этого щепка! — крикнул махновец своему товарищу, «занимавшемуся» Володькой и Шуркой, и ударил Шумного прикладом в живот.

— Разбойник, что делаешь?! — заорал с корабля Евсеич.

— Снимай! — орал на Шумного махновец, не обращая внимания на Евсеича. — Не то я тебе голову размозжу! — Он рванул Шумного за воротник и вытряс из новенького бушлата.

«Лишь бы ботинки не сняли», — лихорадочно думал Петька: в ботинки он запрятал деньги, которые ему дал Березко. Но ботинки были старые, и махновцы на них не польстились. Шумный в одном белье, держась за живот, тихо побрел по трапу. На палубе сидели раздетые и обозленные матросы.

Вскоре после того, как в городе затих бой, в порт прилетело с десяток махновских тачанок с установленными на них пулеметами. Одна из них подкатила к «Юпитеру». Сзади на тачанке было написано: «Хрен догонишь!» Спереди: «Хрен уйдешь!» Из тачанки, запряженной четверкой взмыленных лошадей, выпрыгнул боцман «Юпитера». Он был опоясан пулеметными лентами, у левого бедра висел тесак, у правого — револьвер и две бомбы. Он первым поднялся на пароход.

— Слушай, ты мой боцман Быбко? — спросил капитан, как бы не узнавая его. Капитан был в сборной, рваной одежде, но в форменной фуражке с «иконостасом».

— Да, був твой и подчинявся тоби, а теперь надо мной ниякой власти, я сам соби и царь, и бог, и начальство. Я — анархия и за нее отдам и живот и голову. Теперь я що захочу, то и сделаю.

— Постой, — остановил его капитан. — Ты вот что сделай: прикажи, чтобы отдали наши вещи.

— Этого, хлопцы, я не можу, бо я нэ брав и я нэ приказував. Они вам нэ дают, цэ их воля.

— Так что же, это, выходит, правильно? — отозвался Евсеич.

— Мовчи, зловредный старик, мовчи… — пригрозил боцман Евсеичу пальцем.

Затем боцман объявил, что он не желает слушать никаких жалоб и просьб. Он заглянул в трюм, где сидели четыре белогвардейских солдата.

— Сыдить, суки! Ось управимся в городе, потом и вас пожарим у топках, попечем на угольках, научим, як против свободы идты.

— Мы мобилизованы, — умоляюще крикнули из трюма солдаты.

Боцман обратился к команде:

— А вы, мырные граждане, если хочете слободы, запысуйтесь в анархию, к Махно. Тики цэй чоловик доведэ до маяка настоящой слободы, ныхто бильш як вин.

Все молчали.

— Ну, Петро, — воскликнул боцман, — ты смельчак парень и добряк! Я тэбэ прямо люблю. Пойдем со мной. Як сына буду кохать тэбэ. Ты у мэнэ орленком будешь летать.

Шумный с ненавистью сказал:

— Робу отдайте.

— Отдам, если пойдешь со мной.

— Я хочу плавать, — проговорил Шумный и, взглянув на Евсеича заметил, что помрачневшее лицо его прояснилось.

— Я думав, що ты моряк, а ты просто серяк, тэбэ еще добрэ бить надо.

Боцман скинул фуражку и поклонился команде:

— Ну, гоп-компания, прощай, не помынай лихом. Адью!

На другой день на пароход явился прапорщик и сообщил, что из штаба получен новый приказ: белое командование заключило союз с батькой Махно о совместных действиях против большевиков и в знак крепкого союза устроило «лобызание» белых офицеров с махновскими командирами. Даже генерал Губатов театрально-торжественно обнял Махно и прослезился.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Немецкие войска оставляли Керчь.

По всему Крыму немцы передавали власть белым и, оставляя город за городом, уходили на Украину.

В Крым, считавшийся