получим, не падай, хлопцы, духом, это я гарантирую. Скорей бы вот погрузиться… Гроши будут, — сказал капитан.

Шумный, пока еще не зачисленный в команду, получил разрешение отправиться на берег. В холодное, но солнечное воскресное утро двое молодых матросов ожидали Петьку на берегу. У трапа Шумного задержал Евсеич и прочитал ему нотацию:

— Будь осторожнее. Я не хочу, чтоб ты дружил с Володькой и Шуркой. Они бесшабашные, распущенные, втянут в какое-нибудь дело. Время такое — шпик на шпике сидит… Ну, иди с богом!

Шумный побежал к трапу. Сойдя на берег, он увидел друзей и помчался за ними. Володька и Шурка, обхватив друг друга за талию, шли по направлению к поезду, о чем-то говорили, смеялись. Шумный, идя за ними, думал о том, что говорил ему Евсеич. Раньше он терпеть не мог никаких напутствий, никаких «моралей», но пережитое научило его быть более осмотрительным.

Петька заметил двух человек, только что вылезших из парусно-моторной шхуны, стоявшей на причале. Люди были одеты в промасленные желтые костюмы, огромные рыбачьи сапоги, в барашковые, с наушниками, шапки.

Когда Петька подходил к этим людям, один из них, огромный, кряжистый, протянул ему навстречу могучие свои руки и закричал:

— Петя! Откуда? Сынок! Нияк не ожидав!

Он схватил Петьку, прижал к груди и крепко расцеловал.

— Этого вот никогда не думав, — продолжал Мартын Березко. Это мой землячок, сын умелого, сильного рыбака, моего друга. Мы з його батькой двадцать годов неразлучны… Двадцать годов! воскликнул восторженно богатырь. — Ты, Петька, опять плаваешь? На каком?

Шумный показал на «Юпитер».

— Прямо океянский! Як не затопили такого? — любуясь пароходом, говорил рыбак. — Як он попав сюда? Невже погодами занесло? Махина, фрегат!

Товарищи Шумного вернулись за ним. Володька набросился на него:

— Петька! Довольно трепаться, пойдем!

— Погодь, погодь, дружок, — заговорил Березко. — Так нельзя, я не допущу. Гора з горою не сходятся, а человек с человеком — як видишь. Надо расспросить: откуда, что, яки новости?

— Откуда, откуда! — передразнил сердито Володька и смущенно оскалился. — Известное дело — из Керчи, там радости теперь, папаша, мало. Пропади она пропадом…

— Из Керчи? Когда?

— Три дня.

— Ну, расскажи, расскажи, что там делается! Як там Анна, сыночки мои и моя жена Марьюшка?

Шумный крикнул товарищам вдогонку, чтобы они подождали его в кофейне Юрки Кривого, и те, ворча, ушли.

Березко ничего не знал ни об аресте, ни об освобождении своей дочери.

— Жалею, што не забрав их тогда с собою в Бердянск, — говорил Березко. — Были бы теперь с красными. Аня чего-нибудь в штабе писала бы, а мать — портниха первоклассная, дело нашлось бы.

— Я не понимаю вас, дядя Мартын. Ведь в Бердянске тоже нет красных?

— Так зато были, — ответил Березко. — В Царицыне теперь Красная Армия. Я только што оттуда. Только смотри, Петя, об этом отцу родному не говори. Тоби говорю я потому, что ты для моей души як дытына родная… Видал ты баркас наш с сеточками? Это так… Понял? Красная Армия сюда идет. Понял?

— Возьмите меня с собой, дядя Мартын!

— Нельзя! Мы, Петя, из-за кордона приехали, у нас дуже официально, строго.

— Ну, так что? Вы же знаете, кто я. Помогите пробраться к своим в армию! — просил Шумный, и в голосе вдруг прозвучало отчаяние, он понял, что Березко не может его взять с собой.

— Не могу, Петрусь, не могу.

— Я все равно убегу к красным, — решительно сказал Петя.

— Подождать надо, — в раздумье проговорил Березко. — Скоро кругом красные будут. Скоро тут закрутят дело. А ты лучше поезжай в родной город, там тоже большевики есть. Прислушайся — найдешь.

Шумный задумался. Березко посмотрел на него с жалостью, обнял, сказал:

— Будешь в Керчи, Петя, — найди там, пожалуйста, моих, скажи, что я жив и здоров. Пускай потерпят. Скоро, может, свидаемся… И вот эти бумажки передай им. Тут одна тысяча.

Петька с завистью посмотрел на земляка, потом отрывисто бросил:

— Счастливого плавания, дядя Мартын!

— Постой, постой, так нельзя…

Березко задержал его, еще раз крепко обнял и, озираясь по сторонам, тихо проговорил:

— Деньги в башмаки сховай! Передашь их прямо в руки Марьюшке.

— Хорошо, дядя Мартын, передам.

Березко помолчал. Он нахмурил свой открытый, большой лоб и внимательно оглядел берег. Пришвартованные к молу суда лениво покачивались, скрипели оснащением и посвистывали парами. Кое-где грохотали лебедки и подъемные краны. Повсюду слышались гомон и возня людей; одни, навьюченные каким-то грузом, согнувшись, поднимались по сходням вверх, на судно: другие, освободившись от ноши, спускались вниз; около огромных куч угля виднелись группы грузчиков с почерневшими мешками, прилаженными как капюшоны.

— Деньги-то што, — протянул Березко. — Тоби надо туды ехать. Теперь народ будет подниматься кругом. Батьке своему шепни: мол, твой друг и кум Мартын Березко жив и кланяется. Та скажи йому, штоб рыбаки там не сидели, как бакланы над берегом. Теперь всенародной ватагой надо подниматься на врага и всяко надо помогать Красной Армии.

— И я так думаю, дядя Мартын, — громко подхватил Петька и весь просиял.

— Тише, тише, Петя! — сдерживал Березко загоревшегося парнишку и озирался по сторонам, как будто бы кого-то искал.

Петька заметил, как на корму шхуны, которую оставил Березко, поднялся рыбак и замахал широкой шляпой.

Березко еще раз обнял Петьку и побежал к шхуне.

3

Много времени прошло с тех пор, как Мартын Федорович Березко погрузил на боты и баркасы рыбацкие снасти помещика Абдуллы Эмира и уплыл из Крыма по Азовскому морю вслед за отступающими советскими войсками. Березко успел побывать чуть ли не во всех городах Азовского побережья: был в Ейске, Бердянске, Мариуполе, Таганроге, в Азове и Ростове. Он ни на шаг не отставал от советской власти, куда отступала она, туда и он плыл со своей ватагой. Но когда белым с помощью иностранных интервентов удалось завладеть Азовским и Черным морями, Березко оставил свои баркасы и сети около Ростова у одного деда, рыбака, поручил присмотр за снастями двум самым престарелым рыбакам, а сам с остальной ватагой в двадцать два человека ушел с красногвардейским отрядом, отступавшим в донские степи.

Кто из рыбаков был помоложе, тот сразу взял оружие и стал в строй. Старики устроились в обоз кучерами.

Березко же в отряде и окопы рыл, и обед готовил, и в обозе ездил, — одним словом, делал все, что мог на пользу народу, отстаивающему свою родную власть. Власть Советов для Березко была самым дорогим в его жизни. Только она, советская власть, дала почувствовать, что он человек, равный со всеми, и за нее он был готов идти