И, конечно, Космос не мог не поделиться своей радостью сдрузьями. Как только Юрий Ростиславович уехал в очередную командировку, Космостут же позвал к себе Пчелу и Фила – но одних, без девчонок. На этомимпровизированном мальчишнике он под большим секретом рассказал о том, какойкрутой поворот случился в его жизни и кем он теперь стал.

На эту новость друзья отреагировали по-разному. Пчела былпотрясен. Он долго не мог поверить в то, что раз-долбая Космоса, профессорскогосынка, приняли в такую солидную, крутую организацию, а когда поверил, в полноймере разделил его бурный восторг:

– Вот это круто, Кос! Ништяк, полный отпад, вообще! Это жсколько ты теперь загребать будешь? Блин, я тоже хочу!

На Фила же это известие произвело совсем другое впечатление.Он помрачнел, смотрел на друга с тревогой и даже, неодобрительно покачавголовой, вполголоса предостерег:

– А может зря ты это, Косматый… Смотри, это все добром некончится…

Впрочем, пребывающий в эйфории да к тому же еще и изрядноподдатый Космос, казалось, слов Фила не расслышал. В тот день ничто на свете немогло омрачить его щенячью, по-детски необузданную радость.

В начале апреля Сашу вызвал к себе старшина заставыпрапорщик Коваль-чук.

– Что-то, Белов, мы давненько шашлычком не баловались, а? –хитровато подмигнул ему прапорщик.

Саша мгновенно догадался, к чему клонит Ковальчук, ирасплылся в улыбке:

– Так точно, товарищ прапорщик, давненько!

– Вот и мне так кажется, – кивнул тот. – Да и дядю Рахмонапора проведать – как он там, не хворает ли часом? В общем, Белов, собрал я емунебольшую посылочку, – прапорщик показал на тюк с каким-то тряпьем, – надо быдоставить. Ты вот что, Белов, возьми с собой кого-нибудь из таджиков и навестистарика. А заодно уж и прихвати у него… ну, ты сам знаешь что…

– Я Джураева с собой возьму, можно?

– Можно, Белов, можно… Где старика искать, знаешь?

– Так точно! Когда прикажете ти?

– А прямо сейчас и ступайте, глядишь – к ужину и вернетесь.А и опоздаете – не велика беда. Я скажу Феде, он вас накормит.

Белов подхватил тюк и бодро выпалил:

– Разрешите идти?

– Ступай, Саня, – кивнул прапорщик и, нахмурясь, погрозилему пальцем. – И смотри там… без баловства!

– Есть!

Отару дяди Рахмона Саша с Фарой нашли быстро, часа через двапосле ухода с заставы. Овцы широко разбрелись по пологому альпийскому склону, асам пастух сидел в сторонке на черной кошме, расстеленной в тени одинокогостарого карагача. Завидев пограничников, он поднялся и неторопливо поковылял имнавстречу.

– Здравствуй, дядя Рахмон! – Саша с удовольствием пожалсухую и твердую руку старика.

– Изыдрасту, изыдрасту, – широко улыбаясь, кивал пастух.

Он приглашающим жестом указал на свою кошму и что-то сказалпо-таджикски.

– Приглашает посидеть, чаю попить… – перевел Фархад.

Под деревом дымился небольшой костерок, над которым виселнебольшой, прокопченный до угольной черноты чайник. Пограничники расселись накошме, а старик занялся чаем. При этом он нет-нет, да поглядывал на принесенныйБеловым тюк – видно, заедало любопытство.

Наконец, чай был готов, пастух разлил его в две пиалы –гостям, а себе – в мятую алюминиевую крышку от термоса. Сделав пару глотков,старик не выдержал и, кивнув в сторону тюка, спросил:

– Алеша мине дал?

Белов сообразил, что Алеша – это прапорщик Ковальчук. Онвзял посылку и передал его пастуху.

– Да, дядя Рахмон, это тебе.

Старик неторопливо, с достоинством развязал веревку,стягивающую тюк, и развернул его. Внутри оказалась пара ношеных кирзовых сапог,старая

плащ-палатка, два вафельных полотенца и шерстяное солдатскоеодеяло.

Пастух расплылся в улыбке – он явно был доволен.

Саша взглянул на часы. Для того чтобы успеть к ужину, надобыло поторапливаться. Он уже хотел спросить старика о барашке, но тут увиделсобаку дяди Рахмона и тотчас позабыл обо всем.

Такого пса ему еще не доводилось видеть! Лохматый, огромный,чуть ли не с теленка ростом, он буквально поразил Белова своей дикой красотой имощью. Пес улегся неподалеку, а Саша ткнул локтем Фархада:

– Глянь, Фара! Ну и зверюга! Это что ж за порода?

Фархад пожал плечами и, недолго думая, спросил о чем-топастуха. Тот улыбнулся, кивнул и заговорил по-таджикски. Фара с ходу принялсяпереводить:

– Эта история началась давно, лет десять назад. Я тогда былпомоложе, горячий… Как-то на переходе в горах начался сильный дождь, и у меняпотерялось несколько овец. Я отправился их искать к перевалу. И вдруг на узкойтропе навстречу мне выскочил волк.

Я выстрелил быстрей, чем успел подумать. Это была волчица, яперешагнул через нее, а вскоре наткнулся на ее логово. В нем было три волчонка,они были совсем крошечные – дней пять от роду, не больше… – старый пастухговорил ровным, немного монотонным голосом, глядя куда-то вдаль. Так же ровно имонотонно переводил его слова и Фархад. – Мне стало их жалко, и я взял их ссобой. Я выкармливал их овечьим молоком и кашицей из хлеба. Я старался, но ктому времени, когда я пригнал стадо в колхоз, выжил только один волчонок.Наверное, он очень хотел жить. Я назвал его Джура… Ну, в общем, это «друг»по-таджикски, – пояснил от себя Фара. – Через год Джура вырос, я стал брать егос собой в горы. Пастухом он был плохим, на овец почти не обращал внимания, нозато не отходил от меня ни на шаг. Он был хорошим другом… – дядя Рахмонзамолчал, следом замолчал и Фара.

– А что с ним стало? – нетерпеливо спросил Белов.

Пастух, выслушав перевод вопроса, продолжил:

– Когда ему было четыре года, случилась беда. На отарунапали волки – четыре или пять, не помню. Ружье с собой тогда я уже не брал.Волки резали овец, я кричал: «Джура, взять, взять!», но он не двигался с места,равнодушно наблюдая, как пируют его братья по крови. Я не стерпел и кинулся наволков с ножом и посохом. Волки кинулись на меня. И вот тогда Джура словнопроснулся. Он принял бой – один против четверых – и победил. Двоих волков онзагрыз насмерть, остальные, раненные, убежали. Как только волки отступили,Джура упал. На нем не было живого места, и вскоре он умер.