С сочинением вышла полная лажа. Космос клялся и божился, чтобудут «Онегин» и Маяковский, а вместо этого на доске круглым и ровным почеркомВарвары были выведены названия тем по пьесам Гоголя и – полный абзац – поЧернышевскому! Свободная тема и вовсе выглядела как-то по-детски – «Кем быть?Моя будущая профессия в произведениях советских писателей».

– Трепло! – не повернув головы, прошипел Пчела Космосу.

– А я тут причем? – сердито ответил тот. – Это Батон, гад,насвистел…

– Холмогоров! Не мешай своим товарищам! – цыкнула на негоВарвара и, строго оглядывая класс, пророкотала голосом циркового гипнотизера: –Полная тишина в классе… Выбираем тему и начинаем работать…

Пчела пропихнул поглубже в рукав бесполезные шпоры по«Онегину» и поднял руку. В мужском туалете у него была припрятана пачкакупленных накануне миниатюрных фотокопий сочинений. Гоголь, кажется, там был.

– Чего тебе, Пчелкин?

– Варвара Ильинична, разрешите выйти?

– Ну, вот! Я же предупреждала! – сдвинула брови учительница.– Что с тобой?

Пчела положил руку на живот и страдальчески сморщился:

– Нервы, наверное… Медвежья болезнь…

По классу прошелестели ехидные смешки.

– Тишина! – тут же раздраженно прикрикнула Варвара инаправилась к Пчеле.

Возможно, она и разрешила бы ему выйти, но Пчела сам всеиспортил. Не сдержавшись, он расплылся б такой откровенно плутовской улыбочке,что учительница остановилась на полпути и сердито отрезала:

– Хватит паясничать, Пчелкин! Сядь и работай!

Пчела со вздохом опустился на стул и тоскливо посмотрел посторонам. Справа, через проход, сидел Сашка Белов. Пчела кивнул ему – ты что,мол, выбрал? Тот молча показал ему три пальца: значит, третью, свободную. Пчелаповернулся к соседу.

– Кос, а ты кем хочешь быть? – прошептал он.

– Космонавтом… – криво усмехнувшись, ответил друг.

«А может и вправду нафигачить про космос? – вдруг подумалосьему. – А что? Имечко у меня подходящее… С понтом, я с яслей мечтаю о звездах ивсе такое?»

Неуемная фантазия совершенно некстати тут же подбросилакартинку: в огромной ракете перед стартом сидит он, Космос Юрьевич Холмогоров,в шлеме и скафандре и с важным видом несет какую-то лабуду про продувку ипротяжку… Рядом с ним какой-нибудь полуживой от страха монгол или вьетнамец. Апотом – старт, и совершенно счастливый папаша орет ему в микрофон: «Счастливогопути, Таймыры!»

Картинка была настолько забавной, что Космос невольноулыбнулся.

«Ну, уж хрен там! – подумал он, отгоняя неуместные мысли. –Вот только в космосе меня не хватало! Там и вакуум, и радиация, и еще чертзнает что еще! Слетаешь разок, а потом стоять не будет… Лучше уж барменом пойтив «Интурист» – и работка непыльная, и выпивон халявский…»

Размышления Космоса оборвал неугомонный Пчела. Онпридвинулся к другу и прошептал:

– Ты какую писать будешь?

– По Гоголю…

Космосу было проще – он «Ревизора» читал. Пчела – нет. Онвздохнул и задумчиво огляделся. Все его одноклассники вовсю трудились,склонившись над листами с синими школьными штампами. Время шло, пора былочто-то решать. Или творчески передирать у Космоса или… И тут Пчелу осенило.

– Слышь, Кос, а кто «Семнадцать мгновений» сочинил? – елеслышно спросил он.

– Юлиан Семенов.

Пчела кивнул и записал для памяти фамилию автора напромокашке. Через минуту, внутренне усмехаясь, он

вывел первые предложения своего сочинения:

«Я хочу стать разведчиком. Таким, как герой бессмертногоромана советского писателя Семенова «Семнадцать мгновений весны»штандартенфюрер СС Штирлиц.»

Оценка за сочинение Пчелу беспокоила мало. Что поставят – тои поставят, плевать! В институт поступать он все равно не собирался. Еще чего!Пять лет горбатиться, чтобы потом получать жалкие сто двадцать рублей! Ну, ужнет, такая маза не для него!

Он, Витя Пчелкин, хорошо знал цену копеечке, знал и кучуспособов ее, копеечку, добыть. Еще с восьмого класса он начал подфарцовыватьразной мелочевкой – от жвачки и сигарет до фирменных дисков и импортных шмоток.

Это дело уже сейчас приносило существенный доход, а вбудущем, при серьезном подходе, сулило куда большие денежки, чем нищенскаяинженерная зарплата. Так что с будущим у Пчелы все более или менее было ясно.Правда, предстояло еще как-то умудриться откосить от армии, но оценка засочинение, по любому, на эту проблему не влияла никак.

Рядом, сосредоточенно насупившись, писал своюэкзаменационную работу Саша Белов. В отличие от друзей с выбором темы у него невозникло никаких затруднений. Саша мечтал стать геологом, а еще лучше –заниматься вулканами. Их таинственная и беспредельная мощь, красота огненныхпотоков лавы и гигантских многокилометровых столбов дыма давно уже не давалиему покоя. В августе предстояли экзамены в Горный институт, а пока надо былопостараться не наделать в сочинении ошибок, чтобы не испортить и без того несамый высокий средний балл аттестата.

О своей будущей профессии Саша прочел немало, но вподавляющем большинстве это были книги не художественные, а научно-популярные.Для предложенной темы сочинения они явно не годились. Перебрав в памяти тснемногие произведения отечественных беллетристов, с которыми ему довелосьпознакомиться, Саша остановился на повести «Во глубине сибирских руд…»,написанной автором с забавной фамилией Капошко.

Дело спорилось. Саша писал, что выбрать профессию геологаего заставила эта случайно прочитанная книга, что его поразили описанные вповести красоты сибирской тайги и суровая романтика нелегкого, но необходимогостране труда геологов. На самом деле все обстояло совсем не так.

Геологом был отец Саши. Николай Иванович утонул, будучи вгеологоразведочной экспедиции в Тоболе, когда его единственному сыну неисполнилось и пяти лет. Дома от отца осталось немного. Старая обшарпаннаягитара на стене, десяток мутноватых любительских фотографий, на которыхнеизменно улыбающийся отец был запечатлен среди друзей-геологов, да несколькописем, отправленных им Сашиной матери из далеких таежных городов и поселков.