– Опять, да?! У меня дела, ты что?! – ещё громче кричалКосмос, отступая от взбешенного отца за огромный круглый стол.

– Я никуда тебя не пущу, мерзавец! – Холмогоров, потерявголову от охватившего его бешенства, гонялся за сыном вокруг стола. – Тыостанешься дома! Ты слышишь, что я тебе говорю?! Я отец тебе или кто?!!

– Какой ты мне отец, ты даже денег дать не можешь! Отецназывается! – истошно вопил сын.

Космосу удалось выскользнуть из столовой. Он бросился вкабинет, обшарил один за другим ящики стола, где отец обычно хранил деньги –пусто. Он метнулся в гостиную, к старинному бюро, но и там денег не оказалось.Раздраженный неудачей Космос развернулся и… столкнулся взглядом с изумленной,испуганной, ошеломленной тем, что ей довелось увидеть и услышать, Сашиноймамой.

– Здрасьте, теть Тань… – опешил в первую секунду он.

– Здравствуй, Космос, – еле вымолвила Татьяна Николаевна.

– Извините, теть Тань… – он быстро пришел в себя, наклонилсяк столу и взял из денежной стопки две сторублевых бумажки. – С Сашей все впорядке… – конспиративным тоном добавил Космос и выскочил в прихожую.

Но там, у дверей квартиры, стоял, перекрыв ему проход,мрачный и решительный, как Печорин перед дуэлью, Юрий Ростиславович. Отец.

Папа.

Он схватил Космоса за плечи и с холодной яростью спросил:

– Белов на даче?

– Тебе какое дело! Пусти! – дернулся Космос.

– Как это – какое дело?! – свирепо прошипел сыну в лицочленкор. – Я твой отец, негодяй!.. Я дал тебе ключи! А он убил человека! Егоищут!

Внезапно Космос перестал дергаться, тоже взял отца обеимируками за плечи и приблизил к нему лицо.

– Он мой друг, – неожиданно тихо и твердо сказал он. – И ядам ему защиту. Понял, папа?..

Заглянув в его глаза, Юрий Ростиславович вдруг отчетливоувидел, что его сын совсем не так пьян, как кажется. И ему стало совершенноясно, что его слова – не пьяный треп, не дешевая мальчишеская поза. Это –стойкое убеждение, приумноженное максимализмом молодости, некоторым романтизмоми несокрушимой верой в святость уз мужской дружбы.

Отец опустил глаза и прижался щекой к плечу переросшего егопочти на целую голову сына.

– Сынок, тебя посадят!.. – тоже тихо, с болью, сказал он.

– Мне все равно, – ответил Космос. – Пусти. ЮрийРостиславович, не поднимая глаз, шагнул в сторону. Он услышал, как за Космосомзахлопнулась тяжелая входная дверь. Отец вытер выступившую на лбу холоднуюиспарину, поднял голову и прокричал:

– Надя! Сигару, кофе и все мои записные книжки! Срочно!

Стылая осенняя ночь накрыла поселок тишиной и покоем. Шалыйветерок, заблудившийся среди кустов сирени и смородины, охлаждал тяжелую отхмеля голову, выдувал пьяный кураж и навевал легкую, необременительную грусть.

Пчела сидел на крылечке, нацепив на голову маску и трубкудля подводного плаванья. С методичностью автомата он глубоко вдыхал сигаретныйдым и с силой выпускал его в трубку. Впрочем, это занятие его, похоже,забавляло не сильно. Угар веселья сменился вялой апатией. Ему было спокойно искучно.

Позади него скрипнула дверь – из дома вышел зябко поеживающийсяот ночной прохлады Белов.

– Пчел, дай огонька, а?

– На… – протянул ему свою сигарету Пчела. Белов прикурил иприсел на ступеньки рядом с другом. Пчела глубоко затянулся и снова выпустилтугую струю дыма из трубки.

– Знаешь, я всю жизнь мечтал быть аквалангистом… – задумчивосказал он.

– Будешь, – уверенно кивнул Саша и добавил: – А я –вулканологом…

– Будешь.

– Не факт… – с сомнением покачал головой Саша.

– Ну что, как она? – показал взглядом назад Пчела.

– Замаялась, маленькая… спит, – небрежно бросил Белов.

– Махнемся не глядя? – без всякого энтузиазма предложилдруг. – Я к твоей, а ты мою бери.

– Да ну, с меня хватит, – поморщился Саша. – И так башка ужетрещит.

– Нет так нет, – легко согласился Пчела и вздохнул. – Космосчего-то не едет…

И тут вдруг ночную темень вспороли лучи от мощныхпрожекторов, и в полночной тишине прогремел усиленный мегафоном жесткий,какой-то металлический, словно и не человеческий голос:

– Приказываю всем оставаться на своих местах! Дом оцеплен.Белов, ты под прицелом!

От неожиданности Пчела выронил сигарету. Парни короткопереглянулись.

– Пчел, ты со мной? – быстро спросил Саша. – Угу…

– За домом – забор, за ним – лес…

– Белов! Повторяю: ты под прицелом. Руки за голову и двашага вперед! – гремел мегафон.

Оба поспешно подняли руки, но с места не двинулись. Пчелаеле слышно выматерился.

– Белов, повторяю: два шага вперед!.. Считаю до трех иоткрываю огонь на поражение.

– На счет «раз»… – шепнул Саша.

– Мамочка… – выдохнул рядом Пчела.

– Раз!.. – громыхнуло из мегафона.

Оба разом бросились на землю, и тут же ночь взорваласьяростной канонадой. Десятки пуль, со свистом пролетая над их головами,впивались в старые дощатые стены, крошили кирпич фундамента, били стекла,срезали уже облетевшие ветки кустов и деревьев. В доме заполошно, в голос,завизжали насмерть перепуганные девчонки.

Белову сразу удалось укрыться за перевернутой лодкой, Пчелеповезло меньше – сумасшедшим огнем его прижало к земле, и он полз вдольфундамента, укрываясь в мелкой водосточной канавке. Саша увидел торчащуюплавательную трубку – её густо осыпала кирпичная крошка, сыпавшаяся от пуль.

– Пчела, сюда! – перекрывая грохот пальбы, крикнул Саша,бросаясь к другу.

Он схватил его за руку и выдернул за лодку. Оттуда они,согнувшись в три погибели, юркнули за угол дома. Молнией перемахнув череззабор, парни что было мочи рванули вниз по склону – к темной стене леса.

– Ходу, Пчела! Ходу! – орал на бегу Белов.

Здесь, за забором, стрельба была реже, а спасительная кромкалеса с каждым шагом была все ближе и ближе. Но сзади ещё лупили, захлебываясьот ярости, два автомата.