– Не говори глупости, Эш. Он старый друг. А ты ведешьсебя отвратительно, – сказала Фернанда. Но Эшли настаивала на своем,утверждая, что Джек Уотерман к ней неравнодушен.

– Это правда, мама? – с любопытством спросил Сэм,отрываясь от тарелки с блинчиками.

– Нет, неправда. Он был другом папы, – заявилаФернанда, как будто это что-то меняло. Ведь папы больше не было.

– Ну и что из этого? – не унималась Эшли, схвативкусочек блинчика с тарелки Сэма, за что он хлопнул ее по руке салфеткой.

– Ты выйдешь за него замуж, мама? – грустновзглянув на мать, спросил Сэм.

Он хотел, чтобы мама принадлежала только ему. Он все ещепродолжал спать в ее постели. Ему не хватало отца, и от этого он стал еще ближек матери и не желал ни с кем делить ее.

– Конечно же, нет, – в смятении оправдываласьФернанда. – Я ни за кого не собираюсь выходить замуж. Я все еще люблюпапу.

– Это хорошо, – с довольным видом сказал Сэм,отправляя в рот насаженный на вилку кусок блинчика, с которого на футболкукапал сироп.

В последнюю неделю июня Фернанда почти не выходила из дома.Она была слишком занята сборами. Надо было собрать и упаковать все«обмундирование» Уилла для лакросса и вещи, которые Эшли брала с собой на озероТахо. Это был бесконечный процесс. Казалось, что всякий раз, когда оначто-нибудь упаковывала, кто-нибудь снова вытаскивал из сумки эту вещь и надевална себя. К концу недели все снова оказывалось грязным и приходилось начинатьвсе сначала. Эшли перемерила весь свой гардероб и позаимствовала половинуодежды из гардероба Фернанды. А Сэм вдруг заявил, что не хочет ходить в дневнойлагерь.

– Ну-ну, не дури, Сэм. Тебе там понравится, –уговаривала его Фернанда, загружая белье в стиральную машину.

В это время мимо промчалась Эшли в материнских туфлях навысоком каблуке и одном из ее свитеров.

– Сними это немедленно! – приказала Фернанда. Темвременем куда-то ушел Сэм, но появился Уилл, спросивший, не упаковала ли онаего зажимы, которые ему потребовались для того, чтобы потренироваться.

– Я предупреждаю, что, если кто-нибудь из васприкоснется к сумкам, которые я заново упаковала, я вас обоих убью. – Эшлисделала вид, что страшно испугалась, а Уилл побежал наверх, чтобы поискать своиботинки.

Их мама все утро то и дело раздражалась. По правде говоря,ей было грустно отпускать их обоих. Она теперь больше, чем когда-либо,нуждалась в их обществе и знала, что ей будет их не хватать, когда они с Сэмомостанутся дома вдвоем. Она подозревала, что Сэм чувствует то же самое и именнопо этой причине отказался ходить в дневной лагерь. Она напомнила ему, чточетвертого июля они поедут на пикник в Напу. Она подумала, что это ему доставитудовольствие, но он отнесся к этому с полным безразличием. Ему будет не хвататьсестры и брата. Уилл уезжал на три недели, а Эшли – на две. Но Сэму и Фернандеэто казалось целой вечностью.

– Не успеешь оглянуться, как они вернутся, –утешала Сэма Фернанда. Но она говорила это, пытаясь утешить не только его, но исебя.

У Питера, сидевшего в машине напротив их дома, были своипричины для грусти. Через шесть дней будет совершено похищение, и его участие вжизни Фернанды закончится навсегда. Возможно, они когда-нибудь где-нибудьвстретятся, и, если повезет, она никогда не узнает, какое участие он принимал втом, что должно было со дня на день обрушиться на нее. Он мечтал о том, чтослучайно встретится с ней или что снова станет следить за ней, лишь бы толькоувидеть ее. Он следил за ней уже более месяца. И она ни разу не почувствовалаэтого. Как и дети. Он вел себя осторожно и расчетливо, как и Карлтон Уотерс,который вел наблюдение по уик-эндам. В отличие от Питера Уотерс не был еюочарован. Он считал ее жизнь слишком заурядной и скучной, удивляясь, как онаможет такое выносить. Она практически никуда не выходила, а когда это случалось,то брала с собой детей. Но именно это и нравилось в ней Питеру.

– Она должна бы быть нам благодарна за то, что мы нанедельку-другую снимем с нее заботы о детях, – сказал Уотерс Питеру,сменяющему его на наблюдательном посту. – Боже мой! Эта женщина никуда безних не выходит!

– Это заслуживает восхищения, – сказал Питер. Егосамого это восхищало, но Карлтона Уотерса – нет.

– Неудивительно, что ее муж умер. Бедняга, должно быть,скончался от скуки, – пробормотал Карлтон. Он считал слежку самой утомительнойчастью работы, тогда как Питер обожал наблюдать за ней.

– Возможно, до того как она овдовела, она чаще выходилаиз дома, – предположил Питер, а Уотерс только пожал плечами и, уступивместо в машине Питеру, отправился на автобусную остановку, чтобы вернуться вМодесто.

Он был рад тому, что период наблюдения почти закончился иможно будет перейти к делу. Ему не терпелось получить денежки. Эдисон сдержалслово. Он, Старк и Фри получили по сто тысяч долларов каждый. Деньги былиуложены в чемоданы и оставлены в камере хранения на автобусном терминале вМодесто. Когда они отправятся в Тахо, то возьмут деньги с собой. Все былоготово. Часы отсчитывали время, оставшееся до похищения.

Пока все шло в соответствии с разработанным графиком, иПитер заверил Эдисона в том, что и дальше сбоев не будет. Но первая проблеманеожиданно возникла не по их вине, а со стороны самого Эдисона. Когда он сиделза своим письменным столом и диктовал что-то секретарше, вошли двое людей,которые предъявили ему удостоверения сотрудников ФБР и сказали, что онарестован. Секретарша, вся в слезах, выскочила из комнаты, и никто ее неостановил, но Филипп взглянул на них, презрительно скривив губы.

– Что за шутки вы себе позволяете? – спокойноспросил он, подумав, что этот визит как-то связан с его лабораториями,производящими кристаллический наркотик. Если это так, то его подпольнаядеятельность впервые пересеклась с его законным бизнесом. Мужчины, все ещедержавшие в руках удостоверения, были не в полицейской форме, а в клетчатых рубашкахи джинсах. Один был, видимо, испанцем, другой – афроамериканцем, и Филипп понятияне имел, что им было нужно. Насколько он знал, в его наркобизнесе все шлогладко. Все было законспирировано так тщательно, что ничто не могло вывести нанего, и управляли этими цепочками люди, компетентные во всех отношениях.

– Вы арестованы, Эдисон, – повторил человекиспанской внешности, и Филипп Эдисон расхохотался.

– Не смешите меня. Лучше скажите, за что, –спросил он, не проявляя ни малейших признаков беспокойства.

– Очевидно, за какие-то махинации с переброской заграницы штата крупных сумм денег.

– Похоже, вы занимались отмыванием денег, –объяснил испанец, чувствуя себя довольно неловко.

В то утро оба сотрудника осуществляли тайное наблюдение заобъектом в связи с другим делом и не успели переодеться, когда их срочноотправили в офис Эдисона. Столкнувшись с таким безразличием с его стороны, онипочувствовали себя довольно глупо в этой одежде, как будто если бы онивыглядели более официально, то смогли бы испугать его или по меньшей мерепроизвести на него впечатление. А теперь вот Эдисон просто сидел и потешалсянад ними, словно они были дурно воспитанными мальчишками.