Постель показалась ему неровной и узкой, когда Коул снял староесинелевое покрывало и вытянулся на чистых белых простынях, от которых пахлосолнцем и летним ветром. Прикосновение тонкого шелкового полотна было почтинеуловимым.

Сцепив пальцы за головой, Коул уставился на вентилятор,медленно крутившийся над ним. Подавленное настроение постепенно отступало —вместе с мыслями о женитьбе на Мишель или на ком-нибудь другом. Эта идея былане только непристойна, но и просто-напросто абсурдна. Как и предчувствие, чтодядя не протянет и года.

Много месяцев подряд Коул работал по восемнадцать часов всутки; один из своих редких выходных он потратил на то, чтобы прилететь сюда изЛос-Анджелеса, и потерял почти половину дня из-за ненастной погоды. Стресс иусталость вкупе с известием об ухудшении здоровья дяди чересчур сильноподействовали на него, решил Коул, закрыл глаза и почувствовал приливоптимизма.

Кэл проживет еще не менее десяти лет. Правда, сегодня онвыглядел не лучшим образом, но, когда Коул попытался оценить перемены,вызванные у дяди возрастом и болезнями, изменения показались не такими ужтревожными, как вначале. Он вспомнил о минувших днях, когда наблюдал, как Кэлпоправляет ограду под палящим солнцем или рысью скачет верхом и гонит спастбища стадо. В стетсоновской шляпе и сапогах, делавших его немного выше, онпредставлялся маленькому Коулу великаном, но когда мальчик вырос, выяснилось,что он на три дюйма выше Кэла.

На самом же деле Кэл никогда не был крупным, наделеннымнедюжинной силой человеком, таким, как Коул, — в его худощавом и гибком телетаились пружинистая гибкость и выносливость, которые служили ему так же хорошо,как крепкие мускулы для тяжелой работы на ранчо. Кэл вовсе не стал ниже ростоми не похудел, превратившись в скелет, обтянутый кожей. Просто когда его мучилартрит, как сегодня, он съеживался, сутулился и потому казался согбеннымстарцем.

Его волосы поседели не вдруг — белые нити поблескивали в нихс тех пор, как Коул себя помнил.

Седые, коротко подстриженные бачки обрамляли загорелое узкоелицо с квадратным подбородком и бледно-голубыми глазами, которые, казалось,по-особому смотрели на мир; эти проницательные глаза излучали ум, юмор ирешимость. Теперь Кэл побледнел, глаза прятались за бифокальными стекламиочков, но не поблекли и не потускнели, а от их взгляда по-прежнему ничто немогло скрыться.

Правда, с возрастом он немного ослабел — главным образом отнедостатка физической нагрузки, но настоящей силой Кэла всегда был интеллект. Икак выяснилось сегодня, острота мышления дяди пока ничуть не притупилась.

Через несколько дней он непременно найдет выход, которыйустроит и дядю, и его самого и разрешит все проблемы. Утром он приступит кэнергичным поискам какого-нибудь нового или уже испытанного средства дляисцеления дяди. Медицинские препараты теперь открывали каждый день, а старые,но эффективные сначала забывали, а затем вспоминали вновь. Если бы Коул знал,что состояние здоровья Кэла осталось прежним или даже улучшилось, он принялсябы с еще большим рвением искать способ устранить проблему.

Он всегда находил удачные решения, припомнил Коул.

Отыскивать выход из явно безвыходного положения удавалосьему лучше всего. Именно этот талант помог ему обрести богатство и успех, окоторых он не смел и мечтать.

Сон смежил его веки, пока он лежал в скромной, лишеннойукрашений спальне, где еще мальчиком грезил о будущем. В аскетической, теснойкомнатке витало нечто, что побуждало его в юности строить большие планы. Атеперь, когда он повзрослел, эта комната успокаивала его и поднималанастроение. Коул имел дома и квартиры по всему миру, с просторными спальнями иогромными кроватями причудливых форм, но здесь он засыпал гораздо быстрее, чемв любом другом месте.

Казалось, сами стены до сих пор воздействуют на неготаинственным, волнующим образом.

На него снизошло умиротворение, уводя в долину снов инаполняя его блаженством, — так бывало всегда, когда Коул спал здесь.

Окно оставалось открытым, серебристый лунный свет проникалсквозь прозрачные шторы, превращая их в сияющую шелковистую паутину,развевающуюся под дуновением напоенного ароматами бриза. Даже воздух был здесьнеобыкновенно свежим.

Утром, как следует выспавшись и отдохнув, он сможет лучшеобдумать и принять решение. А пока стены со знакомыми картинами в рамахокружили его, словно защищая во сне.

На прикроватном столике громко тикал старый будильник,убаюкивая Коула, напоминая ему, что время идет, что утро вечера мудренее, — вобщем, все как всегда.

Немного погодя Коул перевернулся на живот, и простыняволшебным образом приподнялась, укрывая его обнаженные плечи, — так происходилокаждый раз, стоило Коулу повернуться.

Стоя у кровати, Кэлвин Даунинг смотрел сверху вниз наспящего племянника, хмурясь при виде глубоких морщин, прорезавшихся под глазамиКоула и в уголках рта. Кэл беседовал со спящим еле слышным, как шорох штор,шепотом, его слова успокаивали, прогоняя тревожные мысли, — как всегда, когдаон приходил проведать племянника перед сном и чувствовал необходимостьвысказать ему, спящему, то, что не решался произнести днем.

— Ты уже добился всего, о чем может мечтать большинствомужчин, — шептал Кэл. — Ты уже доказал — тебе удастся все, за что нивозьмешься. Тебе больше незачем переутомляться, Коул.

Спящий пошевелился и повернул голову, но дыхание у негоосталось глубоким и ровным.

— Утром ты поймешь, что все не так уж плохо, — мягкопообещал Кэлвин, как делал всегда, когда Коул оставался у него на ночь. — Ялюблю тебя, сынок.

Движение на шоссе, соединяющем хьюстонский международныйаэропорт и деловую часть города, было слишком оживленным для раннего субботнеговечера, но шофер умело маневрировал длинным черным «мерседесом», переводя его сполосы на полосу в грациозном и смелом танце скорости и силы.

Не задумываясь о манипуляциях шофера, Коул на заднем сиденьепросматривал многостраничный и подробный анализ проблем, связанных с участием«Объединенных предприятий» вместе с другими американскими и русскимикорпорациями в проекте, целью которого было провести газопровод через Черноеморе. Коул не поднимал головы, пока машина не остановилась под зеленым навесому входа в отель «Гранд-Балморал» и швейцар в униформе не появился за окном.Коул нехотя сунул отчет в кейс и вышел.

Путеводитель Конде называл пятнадцатиэтажный«Гранд-Балморал» выдающимся образцом неброской, старомодной и при этомнеоспоримой роскоши в сочетании с безукоризненным сервисом, но пока Коул шагалчерез круглый вестибюль с темно-зеленым мраморным полом и взмывающими ввысьгреческими колоннами, его мысли занимали русские железные дороги и русскиезимы, а не сверкающие хрустальные люстры или великолепные диваны с позолоченнойотделкой и обивкой цвета слоновой кости, так и манившие присесть.