— Как, черт побери, я выясню истинные намерения женщины заполгода?

— А я считал, что у тебя уже богатый опыт. Разве пару летназад некая принцесса не таскалась за тобой через всю Европу?

Коул уставился на него в ледяном молчании, и Кэлвин наконецпожал плечами:

— Незачем знать женщину вдоль и поперек, чтобы увериться,что она выходит замуж за тебя, а не за твои деньги.

— Вот как? — умышленно оскорбительным тоном переспросилКоул. — Ты ведь у нас знаешь толк в женщинах и брачных узах — посоветуй, какимобразом я должен разузнать намерения будущей жены?

— На твоем месте я бы нашел женщину, которая сама достаточнобогата. — Сообщив это, дядя поднял брови и застыл, словно ожидая от Коулааплодисментов. Коул вновь углубился в записи.

Последующие четверть часа тишину в комнате нарушал толькоредкий шелест переворачиваемых газетных страниц, а затем он снова заговорил — опредмете, который Коулу сейчас хотелось обсуждать меньше всего. Загораживаясьгазетой, как щитом, дядя невзначай заметил:

— Вот здесь, в колонке сообщений говорится, что в субботувечером ты посетишь бал Белой Орхидеи — «самое блестящее из светских событий Хьюстона».На таком балу вряд ли можно встретить ту, которая охотится за состоянием.Почему бы тебе там не осмотреться, найти женщину, которая тебе нравится, ипривезти ее сюда — чтобы и я мог взглянуть на нее, а потом, — лукаво добавилон, — и на брачный контракт.

Коул не ответил, и немного погодя Кэлвин зевнул.

— Пожалуй, я дочитаю газету в постели, — заявил онподнимаясь. — Уже десять часов. Ты собираешься работать допоздна?

Коул изучал письменное обязательство, составленное ДжономНедерли по его требованию.

— Последние четырнадцать лет я каждый день работаю допоздна,— резко ответил он. — Именно поэтому вы с Тревисом разбогатели.

Минуту Кэл растерянно смотрел на Коула, но сказать ему былонечего, и он медленно вышел из комнаты.

Коул не поднимал головы — до тех пор, пока не услышал, какзакрылась дверь спальни Кэла, а затем швырнул свои бумаги, которые читал, нажурнальный столик, и резкий хруст запястья стал красноречивым свидетельствомего отвратительного настроения.

Листы бумаги приземлились поверх «Инкуайрера»— прямо рядом сфотографией женщины, брошенной женихом.

Со снимка смотрела Диана Фостер!

Коул подался вперед, схватил газету и прочел небольшуюзаметку с мрачным сочувствием к жертве, а потом отбросил газету на прежнееместо и мысленно вернулся к Кэлвину.

Коул угрюмо перебирал варианты, когда его внимание привлеккакой-то шорох, и он увидел, что на пороге, смущенно улыбаясь, стоит Летти скружкой в руке.

Сколько Коул себя помнил, когда бы он ни поссорился с дядей,тотчас появлялась неумелая кухарка Летти Джирандес и предлагала Коулучто-нибудь съесть и выпить — жест утешения со стороны добродушной женщины,знавшей пределы своих кулинарных способностей. В свои пятьдесят лет кухаркабыла простовата на вид, ее круглое лицо выражало внутреннее спокойствие, аглуховатая речь с испанским акцентом окружала ее аурой неподдельной доброты.Коул смягчился, когда Летти поставила на кофейный столик дымящуюся кружку.

— Горячий шоколад? — догадался Коул. Рецепты Летти отдурного настроения были неизменными: горячий шоколад вечером и лимонад днем. Иторт. Шоколадный торт. — А где мой торт? — пошутил Коул, потянувшись за кружкойи зная, что ему придется выпить все до последней капли, чтобы не обидеть Летти.Горячий шоколад был традицией, а с тех пор, как Коул стал ценить маленькиесемейные обычаи, к некоторым из них он питал настоящее благоговение.

Домашний уют и тепло он получал главным образом здесь, отбрата своего дедушки и его экономки. Летти повернулась и направилась на кухню.

— Со вчерашнего дня у меня остался кусок шоколадного торта.Я купила его в магазине.

Последняя фраза свидетельствовала о хорошем качестве торта,но Коул еще не успел проголодаться.

— Раз пекла не ты, значит, не стоит и пробовать, — заключилон, и Летти просияла от этого комплимента, а затем вновь попыталась вернуться вкухню. — Побудь здесь, поговори со мной, — попросил Коул.

Летти робко присела на краешек кресла, которое прежде занималдядя Коула.

— Напрасно ты спорил с дядей, — наконец произнесла она.

— Эти слова ты повторяешь мне уже двадцать лет подряд.

— Неужели желание дяди поскорее увидеть тебя женатым кажетсятебе неразумным?

— Иначе не назовешь, — отозвался Коул, стараясь избавитьсяот язвительного тона.

— По-моему, он думает, что, если не заставит тебя жениться,сам ты никогда этого не сделаешь.

— Не его дело.

Летти вскинула голову и взглянула ему в глаза:

— Он любит тебя.

Коул сделал еще глоток и сердито отставил кружку:

— От этого мне не легче.

— Но я говорю правду.

— Любовь — не оправдание для шантажа, даже если шантаж —пустая угроза.

— Вряд ли Кэл угрожает попусту. Твой дядя и впрямь завещаетсвою половину компании детям Тревиса, если ты не женишься.

Новая волна ярости накатила на Коула.

— Не знаю, как он оправдает такой поступок передо мной илиперед своей совестью!

Замечание прозвучало чисто риторически, но у Летти ответ былготов, и Коул понял, что она абсолютно права — сквозь все угрозы и оправданияЛетти разглядела истинные причины, которыми руководствовался Кэлвин:

— Твой дядя заботится не о деньгах; его тревожит лишьбессмертие, — произнесла она, складывая журналы в опасно накренившуюся высокуюстопку. — Он жаждет бессмертия и достигнет его только благодаря своему сыну.

— Я ему не сын, — нетерпеливо возразил Коул. Летти одарилаего одной из своих добродушных улыбок и многозначительно произнесла:

— Он считает тебя сыном.

— Если он стремится к бессмертию, тогда отпрыски Тревиса ужеобеспечили ему эту привилегию. И Тревис, и я — внучатые племянники Кэла. Дажеесли бы у меня были дети, они приходились бы Кэлу такими же дальнимиродственниками, как дети Тревиса.

Улыбка Летти погасла.

— Сын Тревиса ленив и угрюм. Возможно, когда-нибудь онизбавится от этих недостатков, но пока твой дядя не желает рисковать бессмертием,вверяя его такому юноше, как Тед. Донна-Джин слишком вялая и застенчивая —конечно, может быть, когда-нибудь она станет смелой и решительной, но пока… —Летти не договорила, предоставив Коулу самому сделать вывод.