– Об ответственности и мозгах, Оуэн, вот какой урок. – Ее взгляд стреляет в меня больнее любых пуль, холодный и острый. – Ты заигрался в своей инфантильности. Добро пожаловать в реальность, братец.

Ненавижу, когда она настолько права.

Сердце трещит по швам. Кажется, что я чувствую это физически, взаправду. Меня снова омывает отвратительным ощущением стыда и желанием содрать с себя одежду и встать под ледяной душ. Не издав ни звука, я разворачиваюсь и бью ногой металлическую скамью, которая с мерзким скрежетом скользит по старому кафельному полу.

В другом конце коридора молодая медсестра идет рядом с высоким мужчиной, что-то тихо ему рассказывая. Сфокусировав взгляд, я чувствую, как на мои губы наползает жуткая, почти истеричная улыбка.

Потому что прямо по коридору я вижу Карла Мерфи. Он, вежливо кивнув медсестре, скрывается в кабинете главврача. Мерфи даже не видит меня. Деловой, спокойный, сосредоточенный. Никакой паники, никакого скандала. Даже кругов под глазами. Ничего нет.

Пожалуй, чьи-то мозги на стене будут смотреться все-таки соблазнительнее, чем мои.

Делайла

Нет ничего хуже, чем приходить в себя из этого спасительного бессознательного омута. Грань реальности и забвения незаметно стирается, мое сознание перекатывается между этими двумя сторонами, как шарик пинг-понга. Я не сразу понимаю, почему настолько трудно дышать, пока не ощущаю где-то глубоко в горле мерзкую трубку.

– Сейчас я отключаю аппарат, – раздается мягкий женский голос. – Дышим, дышим. Раз, два, три. Давай, умница.

У меня не с первого раза получается сделать вдох. Я давлюсь и кашляю, пока медсестра наконец убирает инородный предмет аппарата жизнеобеспечения из моего рта. Боль растекается по всему телу, выжимая из меня хриплый стон.

Хочется обратно. В темноту и тишину. Где нет ничего, особенно этой адской, саднящей боли.

Понемногу я прихожу в себя. Медсестра носится со мной, как курица с яйцом, и одновременно с проверкой показателей постоянно о чем-то тихо болтает – видимо, чтобы отвлечь и заставить мой мозг соображать, воспринимать информацию. От ее монотонного ласкового бубнежа моя голова начинает болеть только сильнее.

Воздух пропитан специфическим стерильным запахом больницы. Свет холодных потолочных светильников заставляет глаза слезиться, я хочу попросить выключить его, но понимаю, что меня не послушают. Да и говорить я не могу, горло свербит так, что даже дышать неприятно.

Спустя какое-то время медсестра наконец отходит от меня, услышав, как открывается дверь. В палате появляется кто-то еще, но у меня нет сил даже повернуть голову. Я просто жду, когда этот человек подойдет ближе.

Не знаю, кого я ожидала увидеть. Но это оказывается Карл.

Все-таки он прилетел.

Я не могу определиться с тем, что чувствую. Когда Карл садится на край койки и смотрит на меня с тревогой и раскаянием в глазах, на моих собственных наворачиваются слезы. Черт… пожалуй, я рада, что он здесь. Больше, чем готова признаться себе.

Он проводит со мной почти два с половиной часа. А когда кто-то стучится в палату и уведомляет дядю о каком-то важном звонке, он отзывается холодным «подождут».

Это лучше, чем «прости меня, Делайла, мне надо срочно идти». Лучше, чем любые разговоры о неправильных приоритетах. А то, что я слушаю его и беззвучно плачу, наверняка тоже лучше, чем «прощаю тебя».

Я вряд ли смогу вернуться к жизни под теплым крылом Карла. Да и не хочу этого. Даже с учетом того, насколько жуткие события произошли. Мне легче просто от того, что он здесь, приехал и тратит часы напролет, чтобы просто побыть со мной и поддержать.

Удивительно, но Карл не задает вопросов о том, что случилось. Лишь упоминает, что будет вместе со мной общаться с полицией и другими… службами. Тугой узел тревоги заседает в желудке, я уже предчувствую, какие тяжелые последствия будут у всей этой истории.

Лишь оставшись одна, я оказываюсь наедине со своими мыслями. Из-за действия препаратов они ворочаются лениво, переплетаются между собой, и мое внимание не задерживается ни на одной из них.

Я пытаюсь думать о людях, которые остервенело расстреливали наши машины. Кем они были? Кто мог желать смерти абсолютно всем на той пустынной дороге? Враги PJB? Террористы, воздающие свою собственную «справедливость» за дела миротворческой организации?

Не то чтобы теперь была какая-то разница, но хотела бы знать, по чьей вине я едва не погибла.

Когда почти соскальзываю в тревожную тяжелую дрему, дверь палаты тихо открывается. С порога раздается знакомый голос:

– Тук-тук, принцесса.

Энджи заходит в палату, не дожидаясь разрешения. Меня хватает только на то, чтобы открыть глаза. В палате не зажжен верхний свет, горит лишь маленькое бра возле кровати, и Энджи оставляет все так.

Должно быть, я выгляжу крайне паршиво, поскольку ее лицо искажается смешанными эмоциями. Энджи долго молчит, просто стоя рядом с кроватью, а потом аккуратно присаживается справа от моих ног, наконец тихо спросив:

– Как ты?

Я совершенно не знаю, что ей ответить. Банальное «ужасно, но жить буду»? Должна ли я вообще говорить с ней?.. Если абсолютно не хочу.

– Мне очень жаль, что все это произошло. – Энджи немного зажмуривается, отвернув голову к окну. – Ты оказалась в ненужном месте в ненужное время. Это отвратительное стечение обстоятельств, и виноват в этом мой братец, тащивший тебя за собой. Черт возьми, он же мог высадить тебя где-нибудь в кафе и забрать позже…

Я снова не нахожу, что ответить. Сердце противно сжимается, мысли путаются друг о друга, снова и снова возвращаясь к Оуэну. Надеюсь, он в порядке, но даже спросить об этом сейчас выше моих сил.

Энджи снова зажмуривается, будто то, что она собирается сказать, безумно тяжело для нее. Будто она переступает какую-то свою внутреннюю черту.

– Оуэн дебил, – покачивает она головой. – И мне тяжело это признавать. Он… он ведь использует тебя. Думаешь, тебе это известно? Думаешь, речь про то, что благодаря тебе он подобрался к Мерфи тогда?

Энджи замолкает, поднимается со своего места и подходит к окну. Свет городского освещения пробивается тонкими полосками сквозь жалюзи, заползая на потолок. Это все, что я могу видеть. В напряжении перестаю даже дышать, хотя грудная клетка отзывается тупой болью.

– У PJB с самого начала не было цели защитить Карла Мерфи.

Сердце сжимается до крохотной точки и падает, падает…

– Что?.. – хриплым шепотом вырывается из моего рта.

Вопросы ворохом прокатываются по сознанию, но я не в силах задать ни один полноценный. Энджи поворачивается ко мне и смотрит с болью, сожалением. При всем желании убедить себя, что