она либо несет чушь, либо сама заблуждается, я не могу сделать ничего из этого. Вижу ее искренность.

– Твой дядя – и есть наша цель, Делайла. Мы копаем под него, чтобы отправить за решетку. В самом лучшем для него случае. Я знаю, что он – единственный член твоей семьи, все, что у тебя есть. – В ее глазах загорается глухой гнев. – И меня выбешивает, что Оуэн, похоже, вообще не собирался сказать тебе об этом! На что он надеялся, когда Мерфи окажется пойман?

– За что?.. – сипло выдавливаю я. Сглотнув, быстро бормочу: – Карл не сделал ничего плохого… он повернут на своей репутации…

– Неспроста он на ней «повернут», – печально улыбается Энджи, снова подойдя к моей кровати.

Она смотрит на меня с сочувствием и жалостью, и неосознанный гнев зажигает во мне хоть какие-то силы. Я нахожу их достаточными, чтобы приподняться на локтях и опереться спиной о металлическую спинку кровати. Даже не замечаю, что продолжаю отрицательно покачивать головой, уткнувшись взглядом в Энджи.

– Пожалуйста, не говори мне, что ты искренне веришь, будто бы твой дядя – прекрасный политик с чистой репутацией, которую он пытается лишь сохранить и приумножить благотворительностью и прочим дерьмом, а мой братец – эдакий суперагент, который с искренними чувствами возится с тобой, словно ты самое ценное сокровище…

– Зачем ты все это говоришь? – резко перебиваю ее я, сдерживая кашель.

Энджи молчит несколько мгновений, а потом тихо вздыхает:

– Мне тебя жаль. По-человечески. И кажется, я единственная, кого волнует твое положение. Скажи, какую легенду выдумал Оуэн насчет Мерфи? Убеждал, что кто-то из его окружения связан с мерзкими делами, да? Работорговля, незаконные денежные обороты, коррупция, а дядю твоего мы хотим просто защитить от плохих людей? – Энджи сокрушительно качает головой и вздыхает. – Он и есть проблема, Делайла. Он тот, кто свил всю эту паутину. Самый старый и жирный паук.

Мурашки тихого ужаса сковывают мне спину и плечи. Внутри такой хаос из эмоций, мыслей и сомнений, что кажется, будто еще немного – и я просто взорвусь. Хочется зажать уши ладонями, свернуться в комок, но я упрямо выпрямляю спину и смотрю Энджи в глаза.

Правда, я почти не вижу ее. Перед моим взором неожиданно мелькают воспоминания – совсем недавние, теплые, яркие, драгоценные. Поездка в парк аттракционов в мой день рождения, смех Оуэна, вкус лимонада, прохлада ночи на колесе обозрения. Поездка по ночному городу, салон машины, заполненный музыкой и смехом, вкус торта, купленного в первом попавшемся супермаркете. Спонтанная близость в номере отеля, раскрывшаяся связью намного более глубокой, чем мы оба готовы признать.

Все это… и все, что было потом, вплоть до вчерашнего дня… неужели все это было… ничем? Как можно было создавать вместе со мной эти воспоминания, но при этом… поступать вот так. Умалчивать от меня это.

– Думаю, Оуэн правда влюбился в тебя, – тяжело произносит Энджи, будто угадав ход моих мыслей. – Никогда не видела братца… таким, но он в любом случае дурак, извини. Мне на самом деле жаль. Он пытается усидеть на двух стульях, но он облажался в самом начале, когда решил рисковать тобой.

Дверь палаты вновь тихо открывается. Энджи замолкает, даже не поднимая взгляд на посетителя. Я тоже отчего-то уверена, что знаю запоздавшего гостя. Полоска света из коридора ползет по полу, а потом резко исчезает, когда Оуэн прикрывает за собой дверь.

Сердце колотится о ребра с такой болью, что я не удивилась бы, пробей оно мою грудную клетку. Снова не могу произнести ни слова, просто смотрю на Оуэна и плохо узнаю его. Не знаю, сколько точно прошло времени с момента, как меня привезли сюда, но он успел осунуться до болезненного истощения. Под его глазами лежат глубокие тени, взгляд непривычно стеклянный, опустошенный. Нет никакой привычной самоуверенности, лихой искорки во взгляде, многообещающей улыбки. Из парня-зажигалки он превратился в пустую оболочку.

Мелькает болезненная мысль о том, что Карл… не выглядел таким. Ни капли.

– Оставлю вас, – сухо произносит Энджи, направляясь к двери.

У двери палаты они с Оуэном пересекаются. Он провожает ее тяжелым, мрачным взглядом, но Энджи не обращает на него никакого внимания и молча покидает палату.

Возможно, Оуэн уже слышал часть нашего разговора, так как он около минуты просто не может сдвинуться с места. Так и стоит там, возле двери, смотря на меня – хотя такое ощущение, что сквозь.

Я знала, что увидеть его после всего этого будет тяжело, но даже не представляла насколько. Мне хочется сказать так много… а в итоге я выдыхаю лишь прерывистое:

– Карл никогда не был причастен к чему-то подобному…

Мне толком не подобрать слов. Я сломлена и раздавлена, но все равно цепляюсь за свою шаткую надежду, что все это просто ужасное заблуждение.

Оуэн медленно подходит к моей кровати, но не садится. Лишь смотрит в пол и очень тихо отзывается:

– Вот это я и пытался проверить.

Тяжелая тишина повисает между нами. Слова рвутся из меня, складываются в обвинения, крики, расспросы, но я не выпускаю ни одно из них. Оуэн поднимает взгляд к моему лицу и так же тихо продолжает:

– Я умалчивал обо всем, потому что прекрасно понимаю, каково это: узнать, что твой самый близкий человек замешан в дерьме по самые уши. Я сам проходил через это. И именно поэтому я оттягивал раскрытие всей этой мерзкой правды. Я врал, не говоря тебе о делах Карла и моем реальном задании, и делал бы это и дальше. Так долго, как только можно. Потому что все, что я держал от тебя в тайне, не могло не причинить тебе боль.

Он рассказывал о своем отце совсем недавно. Я понимаю, о чем говорит Оуэн, но это не умаляет жгучей боли, пронзающей меня из-за эмоций почти на физическом уровне.

– Прости, – искренне произносит Оуэн, наконец посмотрев мне в глаза. – Если сможешь. Хоть когда-нибудь.

– Зачем? – срывается с моих губ усмешка на грани слез.

Меня бьет крупной дрожью. Оуэн долго молчит, скользнув взглядом в сторону окна.

– Меня отстранили от дела, – сухо произносит он. – Сразу после нападения. За то, что по моей вине пострадал кто-то из гражданских, и за разглашение корпоративной тайны.

– И что? На что ты теперь рассчитываешь? – слова вылетают из меня осколками, от которых Оуэн вздрагивает, будто они стали физическими. – Думаешь, раз не будешь лично вести дело против моей семьи, я… просто буду с тобой, как ни в чем не бывало?

Под конец моей краткой, тихой речи силы разом покидают