– Зато воздух свежий! – бодро ответилаОльгушка. – И тишина замечательная, я от шума в школе чумею.

– Во сколько же тебе приходится вставать,чтобы к первому уроку поспеть? – обомлел я.

Было еще одно обстоятельство, о котором язабыл сказать. У Ольгушки больные ноги, не знаю, что это за напасть, но онавынуждена носить специальную ортопедическую обувь, отвратительные темно-синиеботинки, рант которых прошит белыми нитками. Ольгушка ходит не хромая, но одинраз она сказала:

– Вот! Наказал меня господь! Шьют же дляинвалидов гадость! Но в обычной обуви я моментально спотыкаюсь. А эта! Страхсмотреть! Как гнали одну модель двадцать лет назад, так и гонят до сих пор.Представляешь, Ванечка, и деньги есть, а ничего удобного не купить! Всеперепробовала, на заказ делала, но вот парадокс! Хорошо мне только в этих,прости господи, за грубость, говнодавах! Но ведь по-иному эти туфли и неназовешь!

Значит, Ольгушке, с ее больными ногамиприходится носиться антилопой к поезду?!

– В пять встаю, – сообщила она, –очень здорово получается. В электричке мало народа, сижу как королева, будто втакси качу! Ничего, скоро Егор развернется, начнет зарабатывать, главное – датьчеловеку шанс! Кушай, Ванечка, котлетки, только что навертела.

Помнится, именно в тот момент я испытал весьмаредкостное для себя чувство зависти. Поймите меня правильно, я позавидовал Егоруне из-за большой суммы, которую Ольгушка вручила сыну, а из-за того, что у неготакая мать. Представляю себе, как бы заорала Николетта, предложи я ей сдурутакой вариант: продавай квартиру, переезжай в деревню, а я попытаюсь навырученные деньги открыть фирму! Думаю, я бы услышал много интересного о себе.

– Ольгушка, – воскликнул я, прогнаввоспоминания, – что случилось?

– Простыла я, – прохрипела она, –под дождь попала на кладбище, вымокла, и вот результат.

– Я сейчас приеду!

– Ой, не надо, я вполне хорошо себячувствую, – возразила Ольгушка, – только охрипла, ни температуры, нинасморка нет!

– Все равно.

– Ванечка, не меняй своих планов, освободишьсяи заскочишь.

– Мне просто хочется тебя увидеть.

– Жду, дорогой, – мгновенно согласиласьона.

Я, не задерживаясь, сел в машину и покатил похорошо знакомой дороге. После того как Егор разбогател, он выкупил родительскуюквартиру назад, и теперь она выглядит как раньше. Книжные шкафы начинаются отвходной двери и тянутся в комнаты, коих немало: спальни Ольгушки, Егора и Лены,гостиная, кабинет.

– Извини, – быстро сказал я, снимаяуличную обувь, – кругом пробки, поэтому я долго добирался.

– Ничего, – улыбнулась Ольгушка, – яуспела испечь твой любимый яблочный пирог, правда, он не остыл, только чтовынула!

– Не следовало хлопотать у плиты.

– Ванечка, ты же обожаешь шарлотку, –засмеялась она, – садись к столу.

Мать Егора повернулась и быстрым шагом ушла накухню, я опустился в обитое синим атласом старинное кресло.

Может, кого-то и удивит поведение матери, толькочто потерявшей сына, который являлся всем смыслом ее жизни. Но я очень хорошознаю Ольгушку. Никогда она не продемонстрирует собственную боль и горе припосторонних, даже при мне стиснет зубы. Насколько я понял из обрывочныхвысказываний Егора, его мать любила отца, но ни одной фотографии СергеяДружинина в доме вдовы не найдешь, она считает неприличным выставлять напоказсвою скорбь. Вот детские альбомы Егора она демонстрирует охотно, о Сергее жепредпочитает не говорить вслух. И сегодня Ольгушка не станет рыдать, онаслишком горда для этого. Кстати, куда подевалась хрипота из ее голоса? Скорейвсего, Дружинина не простужалась, она просто рыдала по сыну, но не захотеласказать мне правду.

– Вот, – возвестила Ольгушка, вернувшисьв гостиную с подносом, – как тебе пирог?

– Волшебно, – воскликнул я, – апахнет еще лучше!

– Это корица. Давай отрежу кусочек, –захлопотала она.

Некоторое время мы беседовали о всякихпустяках, потом я осторожно спросил:

– Ты как?

– Нормально! – нарочито бодро воскликнулаОльгушка. – Вот решила на работу выйти.

– Зачем? – задал я совершенно идиотскийвопрос.

– Сейчас в школах не хватает учителей, –пояснила мать Егора, – ну, наверное, полный рабочий день я не потяну, авот группу продленного дня возьму с охотой. Второклашки чудесный народ…

Я не столько слушал рассказ Ольгушки озамечательных детях, сколько смотрел на нее. Похоже, она еще больше похудела,небось не ест ничего, личико осунулось, глаза провалились, руки нервно теребятскатерть. Из глубины души поднялась злость на Егора. Да как он посмел! Хорошапервоапрельская шутка! Ольгушка могла умереть на похоронах сына. Почему он непредупредил фанатично преданную ему мать об идиотском плане? Боялся, чтосорвется затея? И как Ольгушка перенесет известие о «воскрешении» Егора? Может,прямо сейчас открыть ей правду?

– Ой, сливки забыла! – подхватилась она ипоспешила на кухню. – Не пей, Ванечка, кофе, он невкусный.

Я откинулся на спинку стула. Нет, нельзяподдаваться сердечным порывам, надо действовать рационально. Человек,задумавший преступление, сейчас уверен – его план удался. Вполне вероятно, чтоубийца общается с мамой Егора, является одним из тех, кто вхож в дом. Сумеет лиОльгушка скрыть радость? У пожилой дамы много подруг, в частности, АннаИвановна Касьянова, крупный психиатр, Ванда Раковская, доктор историческихнаук. Это те, кого я часто видел в доме Дружининых. Услышит Ольгушка счастливуювесть и явно не удержится, кинется звонить «девочкам», те начнуть молотьязыками, и убийца узнает, что жертва жива. Последствия моего поступка, пусть ипродиктованного искренней жалостью к пожилой даме, могут оказаться ужасными.Человек, стоящий за этим преступлением, предпримет еще одну попытку, на этотраз удачную.

И тут мне в голову пришла новая мысль. Боже,какой я дурак! Трофимова просто купили, некий человек пообещал ему запредельнуюсумму, и Юрий не устоял. Но, думаю, воспользоваться полученным капиталоммерзавец не успел, его самого небось убили! Вот почему в квартире остались вещии продукты. Надо отвечать не на вопрос: кто велел оставить Егора в гробу, аозаботиться другой проблемой: кому была выгодна смерть Дружинина? Деньги!

– Деньги? – вдруг воскликнулаОльгушка. – Ванечка, ты о чем?

Я потряс головой. Иван Павлович, не теряй разума!Я не услышал, как хозяйка вернулась с кухни, да еще принялся вслух озвучиватьсвои мысли.