– Когда тебе перевалило за шестьдесятпять, – объяснила мне как-то Ольгушка, – аморально покупать щенка иликотенка. Животные живут лет по пятнадцать, а кто даст гарантию, что япроскриплю еще столько же? И какова судьба собаки или киски после смертихозяйки? Представляешь трагедию: выброшенное на улицу животное, приученное ккомфортным условиям. Конечно, мне будет очень плохо без любимых пуделей иперсов, но нельзя же проявлять эгоизм!

В этой фразе вся Ольгушка, о себе она думает впоследнюю очередь. Иногда встречаются люди, насаждающие добро агрессивно,насильно заставляющие других вести правильный образ жизни. Хотя, что такое«правильно», на самом деле не знает никто. Всяк сверчок знает свой шесток, но,увы, эта простая мысль редко приходит людям в голову. Большинство из настретирует домашних исключительно из желания сделать им хорошо. Мать семейства сжелчным пузырем, набитым камнями, из лучших побуждений начинает потчевать семьюпротертыми супами и блюдами, сделанными на пару.

«Никакой колбасы, мяса и жареных кур, –вопит дама, выхватывая у мужа и детей «вредную» еду, – мне это докторзапретил».

Все так, но у других-то каменоломни ворганизме не обнаружены, они могут позволить себе жареные котлеты. Ан нет,хозяйка рьяно «оздоравливает» домашних и имеет в результате развод и скандал сдетьми. Курить вредно! Но разве полезно грызть постоянно человека, которыйзатравленно дымит на лестнице? «Опять сигареты! Ползарплаты искурил! Обо мне идетях подумал? Ты умрешь, кто о нас позаботится!» Помилуйте, чего больше вподобных высказываниях? Любви к мужу, заботы о нем либо страха за свое будущееи нежелания потерять заработок супруга?

Ольгушка никогда не была такой. Лет десятьназад у нее диагностировали диабет. Другая бы слегла в кровать и заставила мирвертеться вокруг себя, постоянно упрекая домашних за их здоровье. Ольгушкапросто стала соблюдать диету, при этом, учтите, она готовит еду для Егора и егожены, варит борщи со сладкой, запрещенной ей свеклой, печет потрясающие пироги,но сама ничего этого не ест.

Имеется еще одна причина, по которой я завидуюЕгору: Ольгушка обожает сына. Ее любовь не слепа, Дружинину частенькодоставалось от нее за идиотские забавы типа спуска по веревке с верхнего этажанебоскреба, но если с Егором случалась беда, мать бросалась к нему на помощь,не раздумывая.

Я уже говорил, что мы с Егором познакомились вредакции журнала «Литературный Восток». Меня туда пристроил отец, это было последнейуслугой, которую Павел Подушкин оказал сыну. Если честно, наш коллектив почтиполностью состоял из «детей» и «внуков». Главный редактор принимал на службутолько своих и особо не утруждал сотрудников. Работа была не бей лежачего,приходили мы к одиннадцати, пили чай, болтали, потом немного читали чужие, чащевсего бездарные рукописи, обедали, вновь гоняли чаи и шли домой. Присутственныхдней на неделе было три – понедельник, вторник и четверг. В среду и пятницу мыне приезжали в редакцию, работали дома, суббота и воскресенье были заслуженнымивыходными. Насколько я помню, платили мне сто восемьдесят рублей, замечательнаязарплата по советским временам. А еще можно было оформить творческий отпуск.Единственная беда, омрачавшая прелесть этой службы, носила имя «коллеги».Такого количества зависти, желчи, сплетен и досужих разговоров я более никогдаи нигде не встречал. Еще меня поражало редкостное двуличие сослуживцев. Оченьхорошо помню, как мне удалось опубликовать пару собственных стихотворений в журнале«Москва». Гордый до невозможности, я, наивный юноша, притащил журнал на работуи начал хвастаться. На лицах коллег расцвели улыбки, из их уст посыпалисьпоздравления и пожелания творческих удач.

– Это дело надо отметить, – потержилистые ладони наш ответственный секретарь Марк Лавров, – обмыть восходновой поэтической звезды.

Я кинулся в магазин, набрал нехитрой закуски,водки и ринулся назад. В коридоре было пусто, дверь в родной отдел, где мысидели восьмером, сразу открыть не удалось, мешали покупки. Я поставил сумки напол и услышал из-за створки визгливый голос Марка:

– Обедать пойдем?

– Сейчас Подушкин жрачку припрет, –сказал Ярослав Петькин, – чего свои тратить, на чужие поедим!

– Как тебе его стишата? –полюбопытствовал Марк.

– Дерьмо, – емко ответил Ярослав.

– Графомания, – подхватила Рита Миронова.

– На мой взгляд, тошниловка, –согласилась с ней Наташа Пасюк, – у нас всегда так: дерьмо течет – дерьмудорогу.

Несмотря на высшее филологическое образование,мои сослуживцы частенько беседовали отнюдь не на литературном языке.

– …! – коротко оценил Марк. – Ипочему его напечатали?

– Сумел пробиться, – хихикнул Ярослав.

– Зачем он работает? – протянулаНаташа. – Небось Павлик припас для сына золотишка.

– По-моему, ребята, он пидор, – вдругзаявила молчавшая до сих пор Лиза Вергасова, – натуральный!

Все захихикали.

– И стишата у него пидорские, – подвелитог Марк, – но в нашей стране всплывает лишь то, что способно плавать, аталантливым и умным остается в стол работать.

Стряхнув оцепенение, я постучал.

– Ой, Ванечка пришел, – закричала Лиза,распахивая дверь, – давай помогу, милый!

После того как я подслушал разговор, мне сталоневмоготу видеть «приятелей», а тут главный внезапно предложил:

– Иван Павлович, не хочешь переехать в комнатук Дружинину? Там, правда, места меньше, зато потише.

Я, сообразив, что один недоброжелатель лучшесемерых, мигом перебрался за новый стол. Егора я знал плохо, простораскланивался с ним в коридоре. Через полгода стало понятно: судьба послала мнезамечательного друга, мы были очень похожи. Папенька Дружинина, впрочем,никогда не имел такой популярности, как Павел Подушкин, он переводилмалоизвестных поэтов Кавказа на русский язык и умер довольно давно, я никогдане видел его книг. А вот Ольгушка являлась антиподом Николетты. Но это были всеразличия, в остальном, если отбросить любовь Егора к экстремальнымразвлечениям, мы совпадали полностью.

После краха советской системы я устроился наработу к Норе, а Дружинин основал собственное дело, деньги ему дала Ольгушка.Откуда у скромной учительницы русского языка и литературы нашлись «бешеныедоллары»? Ольгушка продала элитную квартиру, которую в свое время построил еесупруг-переводчик, и перебралась на плохо обустроенную дачку, больше походившуюна курятник.

– Господи, – не выдержал я, первый разприехав к Дружининым в гости на фазенду, – Ольгушка, как ты тут живешь? Отстанции пять километров пешком, сортир у забора, воды нет!