– Понимаете, мы с Трофимовым поболтали, апотом я занялась его бумагами и выяснила, что Юрий все перепутал. Мой загсрасположен на Доброслободской улице, а ему надо в другой район.

– А куда следовало обратитьсяТрофимову? – дожимал я Любу.

– Не помню, – ответила та.

– Просто беда!

– Рада бы вам помочь, да не могу! Досвидания, – твердо заявила Люба.

Пришлось мне уходить несолоно хлебавши.

Несмотря на поздний час, спать не хотелосьсовершенно. Очевидно, от усталости у меня заболела поясница, да так сильно, чтоя поднялся на полпролета вверх, сел на подоконник и вынул сигарету. Сейчаспокурю, подожду, пока ломота пройдет. В голове не было ни одной мысли, передглазами маячила толстая труба мусоропровода, на лестнице стояла тишина.

Вдруг послышался скрип двери, шарканье шагов,звонок, лязг замка, и голос Любы спросил:

– Чего к телефону не подходишь?

– Выключила его на фиг, – ответилаТоня. – Не спишь?

– У меня уснешь! Все ей плохо!

– Больная, вот и мается.

Люба протяжно вздохнула.

– Да уж! Ты где этого мужика нашла?

– Которого?

– Совсем плохая? Ну того, что ко мне привела!

– А че?

– Просто ответь.

– Он Юркин приятель.

– Неужели? – усомнилась Люба.

– Верняк, – отрубила Тоня, – хорошийпарень, не сомневайся! Ой, дай расскажу, как мне свезло!

И Антонина принялась самозабвенно вещать прочайник, тостер, белье, полотенца и полную оплату за непрожитый апрель.

В самом разгаре ее рассказа послышалось лязганье,и скрипучий старушечий голос вклинился в беседу соседок:

– Вы, девки, ума лишились? На часы гляньте!Спать давно пора, а они оруть на всю лестницу.

– Не злись, баба Катя, – воскликнулаТоня. – Лучше послушай, как мне свезло!

– С Петькой помирилась? – предположиластаруха.

– Нужен он мне, пьянь подзаборная, –фыркнула Тоня, – не об нем речь! Жилец, Юрка…

– Ладно, пойду спать, – решила Люба.

– Ступай, – милостиво отпустила ееТоня, – я пока бабе Кате про свою удачу расскажу.

Хлопнула дверь – очевидно, Люба вернулась ксебе, а Тоню снова понесло по кочкам беседы.

– Заплатил мне за апрель и съехал!

– Охо-хо, – заскрипела бабка.

– Мало того! Кучу добра оставил. Тысяч напять! Не меньше! Эй, баба Катя, очнись!

– Я-то очнутая, – зевнула старуха, –а ты, Тонька, как в детстве дурой была, так ей и осталась! Раскидай мозгами, счего бы мужику все бросать! Нечистое это дело.

– Вечно ты зудишь, – возмутиласьТоня, – просто моему везению завидуешь.

– Лучше помойку выброси, а то воняет.

– Что?

– Ведро в мусорник опрокинь.

– Это не мое!

– А чье?

– Любка забыла!

– Странно, однако, – изумилась бабка.

– И чего удивительного в помоях?

– Любка вечно жалится, что денег нет!

– Верно, на копейки живет.

– Ты в отбросы глянь.

– И че?

– Сверху банка пустая, из-под икры.

– Ну и?

– Откуда у Любки средства на деликатесы?

– Ой, не могу, Джеймс Бонд нашелся, –захихикала Тоня. – Может, подарил кто?

– Кто?

– Мужик!

– Чейный?

– Ясное дело, Любкин, не твой же!

– Мои кавалеры давно перемерли, –отрезала баба Катя, – а Любка страшнее голода, и не до парней ей. Откудаикра?

– Пойду спать, – бесцеремонно перебиластаруху Тоня.

– А ведро?

– Оно не мое.

– Надо Любке позвонить, – заявила бабка.

– Не, – остановила соседку Тоня, –еще ее мамашку разбудим, та опять к себе Любку приставит. Пусть до утра стоит,никто его не сопрет.

– И то правда, – согласиласьстаруха, – дура ты, Тонька! Совсем головой не пользуешься. Нечистое дело ствоим жильцом!

– Да пошла ты, – огрызнулась Тоня.

Обе двери хлопнули почти одновременно. Я,совершенно забыв про внезапный приступ радикулита, подождал пару минут, потомна цыпочках спустился на лестничную площадку.

Красное помойное ведро сиротливо стояло устены. На самом верху лежала жестяная синяя банка из-под черной икры, около неевиднелся смятый полиэтиленовый пакет с надписью «Памперсы для лежачих больных».Я ткнул пальцем в кнопку и вошел в лифт. Похоже, эта Люба завзятая врушка,только что жаловалась мне на вопиющую бедность, и вот, пожалуйста: икра дапамперсы. Но мне нужно сказать Любе «спасибо». Я понял, где можно найтичеловека, который хорошо знаком с Трофимовым. Егора похоронили? А кто выписалсвидетельство о смерти? Сотрудник загса! И просто так, за красивые глаза,справку не дадут. Кроме того, «покойного» не отпевал священнослужитель. ХотьЕгор и не был верующим, но богохульствовать бы не стал. Мне бы, дураку, сразусообразить, отчего священник не провожает покойного в последний путь. Тольковедь в голову не могло прийти, какую шутку задумал приятель.

Утром я позвонил в дом Егора и со страхом спросил:

– Можно Ольгу Андреевну?

– Это я, – ответил хриплый голос.

Мне удалось скрыть удивление. Маму Егора всезовут Ольгушкой, причем фамильярно обращаться к ней начинают сразу же послезнакомства. Кстати, она сама так представляется, протягивает тоненькую, какветочка, руку и говорит:

– Ольгушка.

Со спины старушку можно принять за девушку летдвадцати, веса в ней не наберется и сорока килограммов, одевается она в джинсыи свитера. Шубы Ольгушка не носит по идейным соображениям: раньше у нее в домепроживало четыре собаки и три кошки, теперь же остался лишь один перс, старыйБазиль.