Я бросила взгляд на часы. Моя дочурка можетскоро проснуться, она обязательно захочет есть. Что же мне делать? Я пыталасьпонять, осталась ли у меня хоть капля доверия к моей так называемой подруге.Хоть малая капелька… Возможно, она блефует и медленно, но верно копает могилуне только мне, но и моей дочери. А может, я ошибаюсь, сама себя накручиваю. Ивсе же она была слишком утомлена и слишком растеряна.

Галина растерянно смотрела на меня своимибольшими усталыми глазами, в которых еще теплилась надежда, что я смогу ейповерить. Она догадалась, о чем я думаю, и произнесла уже более спокойнымголосом:

— Если ты считаешь, что я пошла на сделку ствоими врагами, то ты ошибаешься. Я говорю тебе правду. Я и в самом деле незнаю, как они вычислили этот адрес. Я знаю, это довольно сложно, но ты должнаприложить все усилия, чтобы мне поверить.

Я выдержала паузу и заговорила вновь:

— Хорошо, допустим, я тебе поверила. Но как мыпройдем мимо их машины с грудным ребенком на руках?

— Можно пройти через чердак и выйти из другогоподъезда. Ольга, мы должны делать все быстро. Осталось не так много времени доотлета твоего самолета. Женщина, которая будет заботиться о ребенке эти двенедели, уже ждет. Возьми листок бумаги и напиши адрес, по которому я должнапривезти девочку.

— Какой адрес? — в забытьи спросила я.

— Ну твой, российский.

— Ах, российский…

Перед моими глазами все поплыло, но я взяласебя в руки и на тетрадном листке и непроизвольно написала давно заученныйадрес: «Город Москва. Улица Академика Скрябина.

Галина прочитала и внимательно посмотрела наменя:

— Это чей адрес?

— Папки.

— Какого папки?

Нашего. Не могла же Динка появиться на свет отвоздуха. У нас есть папка. Он живет на улице Академика Скрябина.

— А ты уверена, что он там живет?

— Не совсем. Может, его убили. Может, его уженет в живых…

— Он у вас бандит, что ли? С чего его могут убить?Чем он занимается?

— Не знаю, — произнесла я обреченно.

— Как это не знаешь?

— Не знаю и все.

— Хорошенькое дело! Не знаешь, от когорожаешь!

— Я от него не рожала. Он наш названый папка.

— Я тоже могу быть вашим названым папкой, —ревниво сказала Галина.

— Папка у нас один, — отрезала я. — Господи, яведь ничего про него не знаю. Ничего Может, его и в самом деле в живых нет. Мыбы с Динкой хоть к нему на могилу сходили.

— Ты напиши еще какой-нибудь адрес. А то мнекажется, что этот адрес какой-то неопределенный.

— Неопределенный? Да, конечно…

Я выхватила у Галины листок и написалаподмосковный адрес своей матери.

— Вот тут моя мама живет.

— Она знает, что ты уехала в Америку продаватьсвоего ребенка?

— Знает.

— И как она на это отреагировала?

— А как она могла отреагировать? Плохо,конечно. Что было делать? Наш поселок вообще вымирает. У нас все предприятияпозакрывали, люди заработную плату годами не видят. Здоровые мужики спиваютсяоттого, что не могут прокормить свои семьи. Дети шоколадку только по великимпраздникам получают, а баночка с пепси-колой им во сне снится… Каждый второйребенок недоразвит или болеет. Что могла сказать моя мать?! Она с утра до ночипашет, а в день рождения даже торт не может себе позволить купить. Молодежь всянаркоманит, потому что ею никто заниматься не хочет. Учиться смысла нет, всеравно работы потом не найдешь.

Галина взяла меня за руку и улыбнулась сквозьслезы:

— Извини. Если ваш папка погиб, я обязательнопомогу поставить ребенка на ноги. Ведь вы же мне родные. И ты, Динка. Слышишь?!У меня в Москве есть квартира, да и деньги будут.

Проснулась малышка и потребовала есть. Мы сГалиной тупо уставились друг на друга.

— У нас ничего нет, — сказала я и тихоньковсхлипнула.

— Попробуй что-нибудь выцедить из груди.

— Да пусто там!

— Но ты попробуй.

Я взяла малышку на руки и надавила на своюгрудь. Из посиневшего соска не появилось ни капли. Динуля нервничала и больнокусала сосок своими деснами.

— Нет молока, — обреченно пробормотала я. —Сделай хотя бы кипяченой воды.

Галина бросилась на кухню и налила бутылочкутеплой кипяченой воды. Взяв бутылочку, я сунула ее Динульке в рот и зашептала:

— Пей, доченька. Попей, — и с мольбойпосмотрела на Галину.

— Надо что-то делать. Она же не может наестьсяводой.

— У нас только один выход, о котором тызнаешь, — сказала она.

Я поняла, что у меня в самом деле нет другоговыхода.

Дальше все происходящее напоминало дур нойсон. Попив водички, малышка успокоилась и внимательно смотрела на меня, будточувствовала, что мы скоро расстанемся. Она словно старалась меня запомнить,чтобы потом, спустя годы, вспомнить ту непутевую женщину, которая произвела еена свет. Пока Галина собирала детские вещи в спортивную сумку, я смотрела насвое дитя и плакала. Слезы капали ей на личико. Она морщилась, но все же неиздавала ни звука, понимала, что сейчас нужно вести себя тихо. Я ласковогладила ее маленькую щечку и боялась даже представить себе страшные мукиожидания встречи с ней. Глядя на свою кроху, я понимала, что мое сердце отнынепринадлежит только этому существу и никому больше.

Жизнь, которой я жила до рождения своейдочери, казалась пустой и бессмысленной. А теперь… Теперь я попала в волшебноецарство ребенка. Изменились даже мои сны. Мне снились персонажи сказок, всебыло ярким, солнечным. И мой новый мир был создан этим маленьким сердечком…Безграничная любовь переполняла меня, я узнала новое чувство — чувствоответственности за другую судьбу.

— Прости меня. Если можешь, прости, — словно вбреду не переставала шептать я и каждую секунду целовала свою дочурку. —Прости. Господи, прости…

— Да что ты так убиваешься? — возмутиласьГалина. — Вы же увидитесь ровно через две недели.