— Увидимся?!

— Конечно!

— Две недели — так долго…

— Это тебе только кажется. На самом деле онипролетят так, что ты и глазом не успеешь моргнуть.

Подняв голову, я посмотрела на Галину изапричитала:

— Галенька, миленькая моя, а может, мы сдадимэтот билет и я поживу у этой эмигрантки вместе дочерью, пока Дине не сделаютдокументы? Может, я вместе с ней полечу?

— Нет, — сухо отрезала Галина.

— Но почему?

Потому, что это очень опасно. Потому, что вцелях твоей же безопасности сначала надо будет вылететь тебе, а затем Динке.Доверься мне. Ты понимаешь, что за тобой и твоей дочерью охотится мафия?! Тыхоть это понимаешь?! Нужно выбираться поодиночке, и так, чтобы никто недогадался. Ты должна будешь переодеться, надеть парик.

Галина достала из шкафа пакет и высыпала егосодержимое на пол. Какой-то смешной, кудрявый парик, незамысловатая одежда…

— Зачем все это?

— Затем, чтобы тебя не узнали. Они могутследить за московскими рейсами. Их внимание будут привлекать все одинокиеженщины с грудными детьми. Твоя персона не должна никого заинтересовать.

Передав Динульку на руки Галине, я быстропереоделась и натянула парик. Затем подошла к зеркалу и посмотрела на своеотражение. Да уж, в этом парике меня не узнает ни собственная дочь, ни роднаямать.

— Галина, но ведь на фотографии загранпаспортая совсем другая!

— Ну и что? На фотографиях мы все другие. Ятак вообще пол поменяла. Все течет и все изменяется.

Как только я подошла к дочери, она горькозаплакала. Видимо, моя новая внешность совсем не понравилась ей.

— Успокой ребенка. Она должна уснуть. А япоищу на кухне корзину, — сказала Галина.

— Какую корзину?

Обыкновенную — плетеную. Не пойдем же мы поулице с ребенком на руках. Положим ее в корзину на мягкое полотенчико, накроеммарлечкой. Никто и не догадается. Самое главное, чтобы она не плакала.

Я взяла доченьку на руки и стала баюкать.

— Галя, только не забудь ее накормить! —крикнула я.

— Не забуду.

— Это нужно сделать как можно быстрее!

— Не переживай! В первой попавшейся кафешкекупим детскую смесь, — донеслось из кухни.

— Только бутылочку не забудь!

— Не забуду.

— А ты помнишь, как смесь разводить?!

— Я все помню, перестань волноваться!

— А у этой пожилой эмигрантки, у которойпоживет моя Динка эти две недели, есть внуки?

— Есть.

— Она их нянчит?

— Да, ей их привозят на выходные.

— Получается, что опыт общения с детьми у нееесть?

— Еще какой!

Галина вышла их кухни с большой плетенойкорзиной, на дне которой было постелено махровое полотенце, и обняла меня заплечи.

— Ну успокойся, возьми себя в руки. Я же тебеговорю, все будет нормально.

— Как я могу не переживать, я же мать, — сукором сказала я.

— Я тоже не посторонний человек.

— Еще скажи, что ты отец.

— А почему бы и нет! Вот поменяю пол и стануДинульке вместо отца…

— Господи, как у тебя все просто…

— А чего усложнять…

— В самом деле, чего усложнять, — проговорилая сквозь слезы и поцеловала засыпающую дочку в лоб. Всем своим существом яощущала, что она стала для меня всем, она неотделима от моей жизни. — Моесчастье, мое… Господи, откуда только берутся изверги, которые могут делатьденьги, превращая живое трепетное существо в набор отдельных органов, продаваямалюсенькую печень, микроскопические почки и это маленькое, беззащитное детскоесердечко… Господи, как же это страшно!

Я плакала, целовала свое дитя, просто физическиощущая, как подходит момент нашего расставания. Две недели, проведенные вразлуке, будут полны страдания и муки. Как, наверное, мягко и радостно рожатьребенка для любящего, преданного мужа, который заботится о твоем здоровье иполон благодарности за подаренное ему чудо. Мне же ребенок достался самойдорогой ценой и стал единственным счастьем в этой жизни. Я никогда не пожалею отом, что из-за него Мне пришлось пережить смертельную опасность родовых мук —дикую нечеловеческую боль, разрывающую все тело. Я готова была испытать ибольшее, чтобы избавиться от глубокого чувства вины за то, что я когда-тосогласилась продать его.

Когда моя дочь вырастет, я обязательнорасскажу ей все. Может быть, тогда спадет с моей души груз, который мнепридется нести долгие и долгие годы. Я расскажу ей все, и она обязательно меняпоймет, простит и не станет презирать, хотя мой поступок достоин презрения.

— Ольга, пора, — послышался голос Галины. —Иначе опоздаешь на самолет.

— Да, конечно, — пробормотала я и положиласпящую доченьку в корзину.

Осторожно подняв корзину, Галина дружелюбночмокнула меня в щеку и очень тихо произнесла:

— Все будет хорошо. Больше нет временипрощаться.

— Прощаться?!

— Ну да, на две недели.

Галина достала конверт, извлекла оттудадоллары и протянула мне.

— Это мне?

— Конечно, тебе. Извини, тут ровно тысяча.Больше пока нет.

— Спасибо.

— На здоровье, — зачем-то съязвила Галина идала мне висящие на брелке ключи.

— А это зачем?

Это ключи от московской квартиры, которую яснимаю. Там проплачено еще на два месяца вперед. Вот адрес.

Сунув дары Галины в карман, я посмотрела нанее благодарным взглядом и произнесла еще раз:

— Спасибо.

— Да не за что. Эти ключи на тот случай, есливаш папка с улицы Академика Скрябина убит или по каким-либо причинам не захочеттебя принять. Нам пора.

Услышав последние слова, я вздрогнула иощутила чудовищную пустоту. Я напряглась, стараясь понять, что же это такое —дыхание смерти или дыхание бессмертной любви…