— Галина, а что ты будешь делать, если в тотмомент, как ты выйдешь из подъезда, Динулька заревет?

— Если ты отлипнешь от этой корзины к хотьнемного зашевелишь нитками, то она не разревется. Ты свои материнские чувствабудешь потом проявлять. Сейчас не время.

Обреченно понурив голову, я спустилась наэтаж.

День был прохладным и пасмурным. Черные тучисовершенно закрыли солнышко, вот-вот пойдет дождь. Я слегка съежилась, стараясьунять озноб. Что-то матушка-природа не очень заботилась о том, чтобы я поскореепопала домой. В любую минуту погода могла стать нелетной. Не оглядываясь намашину братков, я направилась в сторону мебельного магазина. Самое главное идтипрямо и никуда не сворачивать. Именно так объяснила Галина. Именно так. Вголове рисовались страшные картины, от которых хотелось кричать и биться вистерике: Галина, выбегающая из подъезда с кричащей корзиной, котораямоментально привлекает внимание братков. — Или прохожие, отозвавшиеся на крикдевочки и вызывающие полицию…

Я слегка замедлила шаги постараласьприслушаться к тому, что творится у меня за спиной. Звука подъезжающей машиныне было, а это значит, что за мной никто не поехал и меня никто не узнал. Яхотела обернуться, но решила, что это очень рискованно, и не стала этою делать.Если меня нельзя узнать сзади, то это не значит, что меня нельзя узнатьспереди. Я могу скрыть свои волосы париком, изменить походку, но я не могуизменить свое лицо. А оно у меня слишком яркое и довольно запоминающееся.

Шумная, бесконечно длинная улица… Море машин ипрохожих, спешащих по своим делам. Где-то на этой улице должен быть этотмебельный магазин. Где-то здесь, рядом. По крайней мере я знаю слово «Мебель»по-английски. Интересно, Галина уже вышла или выжидает? Только бы Динулька неразревелась…

Увидев мебельный магазин, я зашла и села намягкое кожаное кресло, стоящее в холле. Я взяла один из журналов, лежащих настолике, и принялась листать. Перед глазами плыло, я не видела никаких картиноки уж тем более строчек, украдкой поглядывала на огромные стеклянные двери — иждала появления Галины с плетеной корзиной в руках.

Но ее не было. Томительное ожиданиестановилось настоящей пыткой, раздирающей и без того израненную душу.

— Не сдержавшись, я закрыла лицо руками итихонько заплакала. Там, на чердаке, я боялась думать о том, что я видела своюдочь в последний раз в жизни, но теперь эти мысли приходили помимо моей воли.Весь запас любви, вся моя способность любить были отданы этой крошке. Я поняла,что устала быть сильной, устала притворяться. Ведь на самом деле я ужаснослабая. Справа была зеркальная стена. Непроизвольно повернувшись, я увиделасвое отражение и отшатнулась. Огромные мешки под глазами, черные круги отхронического недосыпания… Перекошенное от страха лицо, трясущиеся губы… Выгляделадовольно страшно. Но мне было наплевать и на размазанную косметику, которая несмывалась в течение нескольких дней, на свое распухшее от слез лицо. Я думалатолько о своей дочери, о том, что я отдала бы все на свете, чтобы ее увидеть.Хотя, если разобраться, отдавать-то мне особо и нечего. В стоящее рядом со мнойкресло сел какой-то мужчина и поставил на журнальный столик два бокала коктейлясо льдом. Угошайтэсь, — произнес он приятным голосом на ломаном русском языке.

— Это мне? — удивилась я.

— Вам» Если вы обернешься назад, то есть бар.Я сидел там долго и наблюдал за тебя. Ты плачешь, и мне хочу тебя развеселить,и сделать легче. Я угощать тебя мой коктейль.

— Спасибо. Мне ничего не нужно, — сухоответила я.

Иностранец не вызывал во мне ничего, кромераздражения. Может быть, в другой ситуации все бы было совсем по-другому, нотоль ко не сейчас.

— Мне ничего не нужно, — повторила я. — Я хочупобыть одна.

— Меня зовут Сэм. Я американец. Я работа вобласти компьютерная игра. Я очень хорошо знаю русский язык. Мне всегданравится русская девушка. Я был Москва два раза Мне нравится русская душа. Онаширокая и добрая.

— То-то вы на ней руки и греете, — произнеслая злобно и придвинула к себе коктейль, решив, что алкоголь хоть немного успокоитнервы.

— Я рад, что ты приняла мой угощение, —расплылся в улыбке американец.

— Хочешь, я тебе за него заплачу? У меня естьденьги, — сказала я все так же зло. — У меня есть баксы.

Вынув из стакана трубочку, я залпом выпила всеего содержимое до дна. Иностранец открыл от удивления рот и смотрел на меняничего не понимающим взглядом. Затем присвистнул и рассмеялся, сопровождая свойсмех бурной жестикуляцией.

— Я знал, что русский мужик пьет, но не знал,что так может пить русская девушка! — произнес он восторженно.

— Ты не видел, как пьет русский мужик! Он непьет эти слабоалкогольные коктейли. Он пьет водку. И пьет он ее литрами.

— О! Литрами. Организм может отравиться.

— Ничего, не травится. Бывают, конечно,случаи, но редко. Ему сколько ни наливай, все мало. А если ему самогон показатьили шило, то его вообще за уши не оттащить.

— Шило?!

— Это такая ядреная смесь, похлеще всякогосамогона. Взрывоопасная.

Американец вновь расплылся в улыбке и протянулмне свой коктейль:

— Выпей, тебе станет легче.

Я действительно почувствовала себя легче и нестала отказываться. Взяв у него стакан, я снова посмотрела в сторону входныхдверей. Никого. Господи, ну почему так долго! Ведь тут совсем рядом. Всего одинквартал. Американец взял мою руку и дружелюбно по ней похлопал:

— Выпей. Ты очень смешно пьешь. Мне приятно,что я веселить хоть один грустный русский девушка. Я рад этому. А баксы ненадо. У меня есть доллар. Это презент Америка России.

Ну если наш разговор происходит на высокоммеждународном уровне и такое мощное государство, как Америка, делает Россиипрезент, то баксы тут и в самом деле не нужны. Представим, что этот коктейльхалявная гуманитарная помощь, а наша страна обожает принимать помощь с любойстороны, откуда бы она ни шла, — произнесла я и осушила бокал своего соседабуквально в считанные секунды. Американец не отрывал от меня глаз и с восторгомследил за этой процедурой.

— А как же лед? — спросил он недоуменно.

— Какой еще лед?

— В бокале был лед.

— Надо же, а я не заметила…