По вечерам бывало пасео — гулянье. После обеда, в течениечаса, все красивые девушки и офицеры местного гарнизона, все модники и модницыПамплоны прогуливались по улице, примыкающей к площади, меж тем как террасыкафе наполнялись обычной послеобеденной публикой.

Каждое утро я сидел в кафе, прочитывал мадридские газеты, апотом гулял по улицам или отправлялся за город. Иногда Билл гулял со мной.Иногда он писал в своей комнате. Роберт Кон проводил утро за изучениемиспанского языка или старался попасть в парикмахерскую, чтобы побриться. Брет иМайкл никогда не показывались раньше двенадцати. Потом мы все пили вермут вкафе. Мы вели тихую жизнь, и никто не напивался. Раза два я ходил в церковь,один раз с Брет. Она сказала, что хотела бы послушать, как я исповедуюсь, но яобъяснил ей, что, во-первых, это невозможно, а во-вторых, вовсе не такинтересно, как кажется, и, кроме того, я говорил бы на языке, которого она незнает. Когда мы вышли из церкви, мы встретили Кона, и, хотя было очевидно, чтоон выследил нас, он держался просто и мило, и мы втроем отправились в цыганскийтабор, и одна из цыганок погадала Брет.

Было прекрасное утро, над горами плыли высокие белые облака.Ночью прошел небольшой дождь, и на плато пахло свежестью и прохладой, и оттудаоткрывался чудесный вид. Нам всем было хорошо и покойно, и я ничего не имелпротив Кона. Невозможно было раздражаться в такой чудесный день.

Это был последний день перед фиестой.

В воскресенье, шестого июля, ровно в полдень, фиеставзорвалась. Иначе этого назвать нельзя. Люди прибывали из деревень все утро, ноони растворялись в городе, и их не было заметно. Площадь под жарким солнцембыла так же тиха, как в любой будний день. Крестьяне собирались в винных лавкахподальше от центра. Там они пили, готовясь к фиесте. Они столь недавно покинулисвои равнины и горы, что им требовалось время для переоценки ценностей. Они немогли сразу решиться на цены в дорогих кафе. В винных лавках они получалиполной мерой за свои деньги. Деньги еще представляли определенную ценность,измеряемую рабочими часами и бушелями проданного хлеба. В разгар фиесты людямуже будет все равно, сколько платить и где покупать. Но в первый день праздникасвятого Фермина они с раннего утра засели в винных лавках на узких улочкахгорода. Я шел в собор к утренней службе и по дороге слышал их пение,доносившееся из открытых дверей лавок. Они понемножку разгорячались. Службаначиналась в одиннадцать часов, народу в соборе было много. День святогоФермина — местный престольный праздник.

Выйдя из собора, я спустился под гору и пошел по улице,ведущей к площади. Было около двенадцати часов. За столиком в кафе сиделиРоберт Кон и Билл. Мраморные столики и белые плетеные кресла исчезли. Ихзаменили чугунные столики и крепкие складные стулья. Кафе напоминало военноесудно, готовое к бою. Сегодня нельзя было просидеть все утро над газетами,ничего не заказывая. Не успел я сесть, как ко мне подошел официант.

— Что вы пьете? — спросил я Билла и Роберта.

— Херес, — сказал Кон.

— Jerez, — сказал я официанту.

Не успел официант принести херес, как над площадью взвиласьракета — сигнал открытия фиесты. Ракета вспыхнула, и серый шар дыма повисвысоко в воздухе над театром «Гаяр», на другом конце площади. Серый шар висел внебе, словно только что разорвалась шрапнель, и, пока я смотрел на него,взвилась еще одна ракета, выпуская струйки дыма под ярким солнцем. Я увиделяркую вспышку света, и в небе появилось еще одно облачко дыма. Когда взвиласьвторая ракета, под аркадой, где минуту назад было пусто, толпилось уже стольконароду, что официант едва пробрался к нашему столику, держа бутылку в высокоподнятой руке. Люди со всех сторон устремлялись на площадь, и слышно было, какпо улице приближаются дудки, флейты и барабаны. Оркестр играл riau-riau — дудкипронзительно, барабаны дробно, — а за музыкантами, приплясывая, шли мужчины иподростки. Когда музыка замолкала, они все становились на корточки посредиулицы, а когда флейты и дудки взвизгивали и плоские, гулкие барабаны начиналивыбивать сухую дробь, они все вскакивали и пускались в пляс. Толпа была такаягустая, что видны были только плечи и головы танцоров, ходившие вверх и вниз.

По площади, согнувшись, шел человек и играл на свирели, заним с криком бежали дети и дергали его за полы. Он пересекал площадь, а дети бежализа ним, и он, не переставая дудеть, прошел мимо кафе и свернул в переулок. Мыувидели его бессмысленное рябое лицо, когда он шел мимо нас, играя на свирели,а за ним по пятам бежали дети, дергали его и кричали.

— Это, должно быть, местный дурачок, — сказал Билл. — Ох,поглядите-ка!

По улице двигались танцоры. Вся улица сплошь была запруженатанцорами — одни мужчины. Они танцевали под свой собственный оркестр из дудок ибарабанов. Это был какой-то союз, и все были в синих рабочих блузах с краснымиплатками вокруг шеи, и на двух шестах несли большое полотнище. Окруженныетолпой, они вступили на площадь, и полотнище плясало вверх и вниз вместе сними.

«Да здравствует вино! Да здравствуют иностранцы!» — былонаписано на полотнище.

— Где иностранцы? — спросил Роберт Кон.

— Иностранцы — это мы, — сказал Билл.

Беспрерывно взвивались ракеты. Теперь все столики былизаняты. Площадь пустела, и толпа растекалась по кафе.

— Где Брет и Майкл? — спросил Билл.

— Я пойду приведу их, — сказал Кон.

— Приведите.

Фиеста началась по-настоящему. Она продолжалась день и ночьв течение семи суток. Пляска продолжалась, пьянство продолжалось, шум непрекращался. Все, что случилось, могло случиться только во время фиесты. Подконец все стало нереальным, и казалось, что ничто не может иметь последствий.Казалось неуместным думать о последствиях во время фиесты. Все время, дажекогда кругом не шумели, было такое чувство, что нужно кричать во весь голос,если хочешь, чтобы тебя услышали. И такое же чувство было при каждом поступке.Шла фиеста, и она продолжалась семь дней.

Днем состоялась пышная религиозная процессия. СвятогоФермина носили из церкви в церковь. В процессии шли все сановники города,гражданские и духовные. Мы не видели их: толпа была слишком велика. Впереди ипозади процессии отплясывали riau-riau. В толпе выделялась группа танцоров вжелтых рубашках. Все, что нам удалось увидеть от процессии сквозь густую толпу,заливавшую тротуары и прилегающие к площади улицы, — это деревянных индейцевтридцати футов вышиной и таких же арапов, короля и королеву, торжественновальсирующих под звуки riau-riau.