– Господи помилуй! Беда на пороге, а они?! – возопил голосомМатрены Тимофеевны ворох шуб и платков, а потом ворох сей был брошен на Анжель,и она увидела князеву мамку, которая принялась одевать ее с неимовернойбыстротой, яростно ворча: – Охальник! Потаскун! Гуляка разбойный! Чего стал,как твой хрен? А ну, одевайся, не медли!

Анжель безвольно, будто кукла, подчинялась ее сильным рукам,а князь, усмехнувшись:

– Проворному недолго снаряжаться! – накинул на себя бекешуи, быстро склонившись над женщинами, сгреб их обеих двумя руками, осыпалбыстрыми поцелуями: – Вы – все, что мне в жизни дорого. Сбереги ее, мамушка, исебя сбереги, что бы ни было. Может быть, мрачная туча пронесется мимо,прощайте – и храни вас Бог!

Он кинулся к двери... но тотчас отошел медленными шагами насередину комнаты. Прямо в грудь ему упирался штык, примкнутый к ружью, котороесжимал в руках французский солдат. Глаза его горели таким торжеством и был онтак упоен удачею, что даже не заметил, как Матрена Тимофеевна, прижав к себеАнжель, бесшумно скользнула в щель между двумя тяжелыми бархатными шторами. Ониоказались в пыльном синем полумраке.

* * *

– Бежим! – шепотом приказала мамушка и, прошмыгнув вкакую-то дверь, понеслась по длинному коридору. Анжель бежала следом,недоумевая – почему верная мамка оставила своего князя на произвол судьбы, а некинулась ему на подмогу? Впрочем, что ж тут удивительного? Приказ был дан:спасаться, а Матрена Тимофеевна не из тех, кто выходит из барской воли. В этотмиг Матрена Тимофеевна остановилась и, осторожно приотворив какую-то дверь,заглянула в комнату.

– Никого! – шепнула она, и женщины, крадучись, вошли, какпоняла Анжель, в барскую библиотеку, ибо все стены были уставлены тяжелымишкафами с книгами, да и кругом лежали раскрытые фолианты, и сердце Анжель вдругсжалось от тоски: как давно она ничего не читала.

Матрена Тимофеевна пыталась отворить окно, через которое,как видно, хотела бежать, но вдруг ахнула и отпрянула за портьеру, знаком велевАнжель сделать то же самое.

Анжель ухитрилась глянуть в окошко... Да, бежать былопоздно: французы окружили дом.

Им было нечего терять, и они дрались, как хищные звери,тесня растерявшихся мужиков, которые один за другим падали на снег.

Матрена Тимофеевна быстро перекрестилась, и Анжель увиделамолодого князя, который в рваной бекеше, со свисающим рукавом бежал междураскидистыми яблонями к низким бревенчатым сараям, откуда доносилось ржаниеиспуганных лошадей, – бежал, стреляя беспрерывно из двух пистолетов. Вот онотбросил один, выдернув из-за кушака запасной; отбросил другой, выхватил саблю– и та замелькала, разя направо и налево врагов, ошеломленных тем, что русскийи левой рукою рубился ловчее, чем все они, вместе взятые. А князь кидалсянавстречу всякой опасности неостановимо, подавлял всех своей храбростью,доходившей до безрассудства, как если бы он не способен был испытывать страх; ипули пролетали мимо, не задевая его.

До конюшен оставалось несколько шагов, как вдруг шепотМатрены Тимофеевны: «Господи! Господи, спаси и помоги!» – затих и послышалосьсдавленное проклятие Варваре, которая выскочила из конюшен и побежала к барину,не обращая внимания на пули. Она была вся растрепанная, с голой грудью, впорванной до бедер юбке... Следом выскочили два солдата: один со спущеннымиштанами, другой – в расстегнутых, так что стало понятно, от чего спасаласьВарвара.

Она бежала петляя и мешала князю стрелять в подступавшихврагов. И тут из-за заснеженного куста прилетела пуля и скосила ее на бегу.

Варвара рухнула к ногам барина, а руки ее цеплялись за ногикнязя, сковывая его движения... Он опустился на одно колено, глядя в еепомертвелое лицо, навеки утратившее яркую смуглость, и, собрав в горсть черныеволосы, поднес их к губам, словно отдавая Варваре последнюю дань любви. Нобольше он уже ничего не мог сделать ни для нее, ни для себя, ибо на негонавалились сразу несколько человек.

Матрена Тимофеевна вскрикнула, Анжель высунулась в окно иувидела, как тяжело князь поднялся сперва на колени, потом во весь рост –французы висели на нем, как волки, – развел плечами раз, другой... Онипосыпались, накинулись снова... «Милый, милый! Ну!..» – умоляюще застоналаАнжель, однако откуда ни возьмись появился еще один француз – дюжий, могучий –и навалился на борющихся, так что никто уже не поднимался.

* * *

– Лелуп! Виват, Лелуп! – послышались приветственные крики, иАнжель перекрестилась, словно увидела призрак.

Лелуп! Возможно ли, чтобы еще и этот кошмар прибавился ктому ужасу, который она вынуждена наблюдать? Не довольно ли, что они с МатренойТимофеевной беспомощно глядят, как солдаты со злорадными выкриками поставиликнязя на ноги? Голова его свесилась на грудь, из рассеченного лба струиласькровь, но, не давая врагу долго торжествовать, он подобрался, распрямил плечи,улыбнулся дерзко...

– Родной мой! – выдохнула Матрена Тимофеевна. – Красавец!

А он и впрямь был красив – даже сейчас: бледный, глазаприщурены, светлые брови вразлет – весь словно летел, и что ему враждебныеруки, державшие его мертвой хваткой?!

Его прислонили к дереву, и какой-то драгун приставил к егогорлу палаш. Князь смотрел на него с равнодушной полуулыбкою, словно непонимал, что одно небрежное движение француза может лишить его жизни.

– Экий проклятый! – удивился драгун. – Не сдается. Чтоделать, а, Лелуп?

– Коли его! – отмахнулся тот.

– Нет, мне, видно, не убить его!

– Тебе велено! – заорал Лелуп.

– Хоть велено, да рука не поднимается! – огрызнулся драгун.

– Эй, Бурже! – окликнул Лелуп. – А ну, поди сюда. Порананизать на твою пику эту русскую собаку!

– Кого? – отозвался Бурже. – Эту собаку заколоть? Сейчас!

Он вскочил на коня, отъехал шагов на пятнадцать, направил напленного острие – и поскакал.

Князь не двигался: только чуть склонил к плечу голову, глядяс усмешкою на всадника, словно заранее знал, что, подскакав к нему, Буржевздернет вверх пику, не в силах убить обреченного на смерть. Непонятная силадуха, нечеловеческое бесстрашие пленного обескураживали солдат, лишали ихмужества, что донельзя разъярило Лелупа. Он велел солдатам выстроиться вшегенгу.

– Заряжай! – закричал Лелуп. – Это шпион, один изподжигателей, из-за которых погибла в Москве наша великая армия. Смерть ему!Целься!

Но князь не пожелал молча дожидаться смерти.