Напрасный труд, не по силам ноша! Неумелые дерганья вожжамитолько задорили разозленных коней, они мчались все быстрее и быстрее, покаАнжель не оставила все свои бесполезные усилия и просто не вцепилась руками вкрая саней, положившись на судьбу.

На повороте сани занесло, они резко накренились, Анжельвыпустила их края, всплеснула руками – и вылетела вон вместе с шубой. Почуявсвободу, кони понеслись с удвоенной быстротой, а Анжель еще долго лежала всугробе, зарывшись лицом в снег и с трудом приходя в себя.

Наконец она села, прислушиваясь к тяжелому звону в голове иломоте в суставах. Но нет, она ничего не сломала, не повредила.

Утерев с лица налипший снег, Анжель огляделась. Она былаодна в чистом поле, рядом с черным лесом.

Словно для того, чтобы усугубить это одиночество, краешексолнца канул за острые еловые вершины, и тотчас небо сделалось черно-синим, ичернота эта сгущалась с каждым мгновением, словно для того, чтобы ярче засияламаленькая студеная звездочка, проглянувшая в вышине.

Звездочка та была одна на всем небе, как Анжель – на всейземле.

Главное – не терять присутствия духа, решила Анжель,постараться вспомнить, как вернуться в охотничий домик. Она немного подумала ибыстро зашагала по едва различимой дороге... Впрочем, уже через несколькомгновений она ничего не могла различить – сгустилась ночная тьма.

Мороз вдруг унялся, воздух сделался тих и влажен. Анжельсмертельно устала от своих блужданий по сугробам. Страшно хотелось лечь прямона снег и хотя бы на миг смежить усталые вежды, однако Анжель уже слишком многовидела людей, уснувших сладким сном в пуховиках сугробов, под колыбельнуюметели, потому и не поддалась этому смертельному соблазну.

Она шла и шла неведомо куда, стараясь только, чтобы волчийвой все время оставался за спиной, шла, укрепляя свою веру в то, что звери еене сыщут, а при первом блеске зари ночной вор вернет дорогу на место, – и неповерила ни глазам, ни ушам своим, вдруг увидав впереди желтые огоньки иуслышав рычание уже готового к прыжку зверя.

Волк! Он обошел ее, подстерег! Теперь ей не спастись.

Анжель резко развернулась, побежала, упала, запутавшись ввалежнике, с трудом перебралась через ствол и снова пустилась бежать. И вдругсырое похрустывание снега под ногами сменилось стеклянным скрежетом, и Анжельлишь тогда сообразила, что это река, что она провалилась под лед и ледяныеобъятия сковали ее от ног до пояса.

Прорубь или промоина? Впрочем, какая разница... так и такпогибель...

Анжель всматривалась во тьму, пытаясь разглядеть берег.Что-то почудилось, она ринулась вперед, но дно ушло из-под ног, и Анжельбеспомощно забарахталась, пытаясь ухватиться за хрупкий лед.

Шубка и тяжелые юбки тащили Анжель на дно, а освободиться отмокрого меха не удалось: она только вовсе обессилела. Едва уперлась руками окрая проруби, как глубинное течение стало уволакивать ее под лед.

Теряя последнюю надежду, Анжель закричала, и... И совсемрядом ей откликнулся торжествующий вой. Чудилось, волк ухмылялся, чуя поживу.

Анжель повернулась, пытаясь уплыть как можно дальше отволка, но ощутила еще более холодные токи и поняла, что попала на стремнину.

Все. С этим ей уже не совладать. Или волк, или река – кто-тоиз этих двоих, равно алчущих, заберет себе ее тело. И, теряя разум от страха,Анжель издала нечеловеческий, предсмертный вопль, и сперва всего лишь эхомпоказался ей прозвучавший неподалеку отклик:

– Tiens ferme![41]

Нет, никакое эхо не могло облечь ее отчаянный вопль вофранцузскую речь – как ни обезумела Анжель, это она все-таки сообразила.

– Держись, держись! – повторял незнакомец, и Анжельринулась, ломая лед, к нему навстречу.

И вот наконец ее протянутые руки вцепились в мех шубы, а вноздри ударил запах мокрого сукна.

Незнакомец крепко прижал к себе Анжель, сделал два-тримощных рывка и вместе с нею вырвался из смертельно-ледяных речных объятий.

Он отстранил от себя Анжель, вглядываясь в ее лицо, и вдруггромко, утробно расхохотался.

– Я так и знал, что еще увижу тебя! Так и знал! – послышалсяторжествующий голос, знакомый до тошноты, до отвращения, до смерти.

Лелуп.

Это Лелуп.

И волк.

Так он все-таки настиг ее, этот ночной хищник!

Оливье де ла Фонтейн был из тех немногих счастливчиков,которые отправились из Москвы отнюдь не с пустыми руками. В его ранце былопорядочно запасов: несколько фунтов сахару и рису, немного сухарей, бутылкаводки. Однако основную тяжесть составляли сувениры: несколько драгоценныхбезделушек, и между прочими – обломок креста Ивана Великого, две серебряныечеканки, изображавшие суд Париса на горе Иде и Нептуна на колеснице в видераковины, влекомой морскими конями. Кроме того, было у него несколько медалей иусыпанная бриллиантами звезда какого-то русского князя.

Еще в ранце хранился парадный мундир Оливье и длиннаяженская амазонка орехового цвета, подбитая зеленым бархатом. Оливье хотелвыкинуть платье, но пожалел и оставил, выбросил только свои парадные белыелосины, предвидя, что они не скоро ему понадобятся.

Время показало, что он был прав: о парадах никто непомышлял, а из амазонской юбки Оливье сам сшил себе двойной жилет и простегалего; верхнюю же часть платья отдал какой-то маркитантке за бутылку рома. Еще онслучайно разжился большим воротником, подбитым горностаем, но не переставалругательски ругать себя, что вовремя не позаботился о хорошей шубе. И воткак-то раз судьба оказалась к нему благосклонна. Небольшая группа казаков,отправившись на разведку, слишком близко подобралась к колонне отступающих иуже изготовилась к нападению, когда из лесу показалась еще одна группафранцузов. Они были на сытых, резвых лошадях, и казаки сочли неблагоразумнымсвязываться с превосходящими силами противника и повернули назад. Один из нихотстал, и Оливье, пришпорив своего коня, кинулся на него. Прежде чем тот успелвыстрелить, француз схватил его за ворот полушубка, но тут откуда ни возьмисьпоявился громадный всадник в дохе (из вновь прибывших) и тоже ухватился заказака.