– Но это же классика, – возражал Григорьев.

– Не знаю. Меня тошнит от нее. Она насквозь фальшивая, этатвоя классика. Все думают, там великая любовь, на самом деле там звериныйэгоизм, желание подчинить, раздавить, размазать по стенке, а потом, заливаяськрокодильими слезами, собрать в горсточку, сложить в уголок и знать, чтотеперь-то уж он, миленький, никуда не денется.

Разговор о Джен Эйр был лет десять назад. Именно тогда вколледже случилась неприятная история, о которой много говорили и которую долгопотом не могли забыть.

Одна из Машиных соучениц, тихая, скромная, некрасиваядевочка, которую все жалели, была романтически влюблена в преподавателя, писалаему записки, караулила у дома, звонила и говорила какие-то вкрадчивые гадостиего жене, а потом, когда преподаватель попытался с ней объясниться, попросилоставить его в покое, обвинила беднягу в сексуальных домогательствах и попыткеизнасилования. Доказать скромнице ничего не удалось, но преподавателю пришлосьуволиться.

Это надолго стало темой сплетен и дискуссий между детьми,родителями, преподавателями. Маша в этом не участвовала. Если при ней начиналиспорить, кто прав, кто виноват, отмалчивалась. Зато накинулась на несчастнуюгероиню Шарлотты Бронте.

Григорьев вдруг подумал, что его дочь никогда не позволяласебе давать жесткие оценки людям, всегда умела сдерживаться даже в самыхнеприятных жизненных ситуациях, но если речь заходила о книгах, о фильмах, овыдуманных героях, выплескивала наружу целую бурю эмоций.

Почему он раньше не замечал этого? И как он можетпрогнозировать поступки и просчитывать мотивы чужих, безразличных ему людей,если собственную дочь, самое главное, самое любимое существо на свете, такплохо знает и понимает?

– Ну ладно. Все-таки при чем здесь Джен Эйр? К чему я вдругвсе это вспомнил? Жена сумасшедшая, любовница изменяет и погибает, – произнесГригорьев, глядя на котенка, – скромница Джен выходит замуж за вожделенногогероя, который стал слепым, одноруким, беспомощным. Видишь, какая у меняхорошая память? Вот, а ты говоришь.

Котенок фыркнул, выгнул спину, шерсть встала дыбом. АндрейЕвгеньевич догадался, что он, как и Христофор, терпеть не может табачный дым.

* * *

– Куда же вы везете молодую леди в такое позднее время? –спросил Ловуд с натянутой улыбкой.

– Мне срочно нужна помощница, – ответил Рязанцев, открываядверцу машины и жестом приглашая Машу, – я должен ввести ее в курс дела.

– Но мисс Григ только вчера прилетела, ей бы не мешалоотдохнуть. Разница во времени, тяжелый перелет, – возразил Ловуд и подкинул наладони ключи от машины.

Рязанцев в ответ оскалился и произнес, едва сдерживаяраздражение:

– Ее прислали сюда работать.

– Ого, – покачал головой Ловуд, – вам, однако, повезло, миссГриг, у вашего шефа сегодня очень воинственное настроение. Честно говоря, явпервые вижу его таким грозным. Если он вас будет мучить, пожалуйтесь мне, яприму меры.

– Интересно, какие? – спросил Рязанцев. Он справился сраздражением, и оскал превратился в нормальную вежливую улыбку. Маша уже сиделав машине, дверца была открыта, Ловуд придерживал ее и не давал захлопнуть.

– Евгений Николаевич, вы, наверное, успели утомиться отобщения с вашей доблестной милицией? – Ловуд сочувственно вздохнул иприкоснулся к плечу Рязанцева. – Беседы, допросы… И все напрасно. Измотаютнервы и отнимут кучу времени, в итоге никого не найдут. А найдут, так не сумеютничего доказать.

– А вы откуда знаете? У вас есть опыт? – огрызнулсяРязанцев.

– К счастью нет, – Ловуд рассмеялся, почти натурально, –зато у меня богатое воображение. Любопытно, у них уже имеются какие-нибудьверсии? Они нашли оружие? Кого они подозревают?

"Вот почему ты здесь торчишь, – заметила про себя Маша,– любопытно тебе. Просто любопытно, и все”.

– Как раз сейчас меня ждет майор милиции, и мы с ним будембеседовать о версиях, – холодно сообщил Рязанцев, – всего доброго, мистерЛовуд.

– До свидания, господин Рязанцев, до свидания, мисс Григ.Завтра вечером мы с вами ужинаем, вы помните? Надеюсь, вы не возражаете,Евгений Николаевич?

– Нет! – рявкнул Рязанцев и захлопнул дверцу машины.

…Ехали молча. В машине тихо играла музыка. Маша задремала.Рязанцев ее не беспокоил, он как будто вообще забыл о ней. Ей хотелось поестьчего-нибудь горячего и лечь спать. В последний раз она перекусила в подвальномбуфете Госдумы, в компании Феликса Нечаева.

Спрашивается, зачем она понадобилась Рязанцеву именносегодня вечером? У него дома сидит майор милиции. Вряд ли этому майорузахочется беседовать об убийстве в присутствии какой-то незнакомой американки.Ее наверняка попросят выйти. Она будет сидеть где-нибудь в соседней комнате иждать, пока они закончат беседу. Когда в итоге она попадет в своюкроваво-красную конуру? А там постельное белье воняет плесенью и нельзя принятьнормальный душ. Оказывается, у человека значительно больше сил, если утром ивечером он может принять полноценный горячий душ. Но такие вещи начинаешьпонимать и ценить, только когда их лишаешься.

– Мэри, вы что, спите? – донесся до нее хриплый удивленныйголос.

– А? Да, извините, я задремала.

– Это вы меня извините. Я, наверное, должен был дать вамотдохнуть после перелета. Но дело в том, что у меня дома действительно сидитэтот майор, и мне будет сложно беседовать с ним наедине, – он говорилпо-английски, не отрывая взгляда от дороги, – возможно, со стороны это выглядитстранно. Вы совершенно чужой человек, только сегодня прилетели. Но я не привыкбыть один. Как это ни смешно, когда я один, чувствую себя беззащитным, какбудто я голый среди одетых. Вам это, наверное, непонятно.

"Почему, вполне понятно, – подумала Маша, – тыпартийный лидер, деспот, потенциальный диктатор. Знаешь, как называлась одна измоих курсовых работ по психологии? “Деспотизм как осевое проявлениеэмоционального инфантилизма”. Для тебя главный кайф в жизни – власть. Но беда втом, что чем больше у тебя власти, тем выше твоя зависимость от тех, на когоэта власть распространяется. Властвуя, руководя, подчиняя, человек постепеннотеряет границу между собой и окружающим миром. Я есть партия, я есть народ, яесть империя. Между прочим, переживания такого типа в шизофрении считаютсярегрессией к самым ранним периодам развития, к младенчеству. Власть невозможнабез абсолютной зависимости. Лидер, даже такой маленький, как ты, не можетсуществовать без своих подчиненных, как младенец без матери”.

– Обстоятельства сложились так, что никому из своегоблизкого окружения я больше не доверяю, – продолжал Рязанцев монотонным,напряженным голосом. – Вас мне рекомендовал Джозеф. К тому же я вас помню поГарварду и даже помню, как вы отлично танцуете. Кроме вас мне сейчас поговоритьне с кем. У вас в Америке в подобных ситуациях идут к психоаналитику, платятденьги и вываливают всю грязь, которая накопилась в душе. У нас это пока непринято.