– Да, конечно, – промямлила Маша сквозь зевоту.

– Знаете, это ужасное чувство, когда человек, которому тыверил, который был для тебя всем, в каком-то смысле даже твоим вторым “я”,вдруг оказывается предателем. Я постоянно ловлю себя на том, что пытаюсь ейчто-то доказать, мысленно обращаюсь к ней и все время жду от нее ответа,оправданий, объяснений. Это ведь кошмар, от этого можно с ума сойти.

Они уже пересекли Кольцевую дорогу. Стемнело. Огнивыхватывали из мрака его несчастное лицо. Несколько раз он едва не выезжал навстречную полосу. Визжали тормоза, сигналили машины, он вел свой “Мерседес” такнервно и беспомощно, что Маше стало страшно.

– С вами все в порядке? – спросила она, когда он едва незадел бампером фонарный столб на повороте.

– Дурацкое выражение! – вскрикнул он, и машина вновь неприятновильнула. – Я рассказываю, как мне худо, а вы спрашиваете, все ли со мнойо'кей.

– Извините, я имела в виду другое. Просто если вы себя плохочувствуете, я могу сесть за руль.

– Не надо извиняться. И не надо садиться за руль. Мы ужесовсем близко. Если вы поведете машину, мне придется объяснять вам дорогу. Мнепредстоит тяжелый, ответственный разговор с этим майором, я должен успокоиться,хорошо соображать, а для этого мне необходимо выговориться, я не могу так долговсе это держать в себе.

– Да, конечно, я понимаю, – смиренно кивнула Маша и потужезатянула ремень безопасности.

– Ничего вы не понимаете, – он помотал головой и потянулсяза сигаретами, – мне ужасно худо, мне даже не с кем поговорить о том, чтопроизошло. Куча людей вокруг, и все чужие, в лучшем случае равнодушные. Знаете,нормальное отношение одного человека к другому – это плохо скрываемоебезразличие. Все остальное – патология, со знаком плюс или минус. Любоеизлишнее внимание должно настораживать. Я постоянно попадаю в эту ловушку. Мнекажется, если ко мне относятся хорошо, то вовсе не потому, что от меня чего-тохотят получить, а потому, что я заслуживаю этого, я такой замечательный,знаменитый. Самой страшной и коварной ловушкой была Вика. Она буквальнообволакивала меня собой. Как осьминог выпускает чернильное облако, так онаумела выпускать мягкий, нежный туман, такой, знаете, теплый, розовый,ароматный. Она умела использовать людей. Пресс-центр она превратила в своюсвиту, все, от заместителя до редактора, стали мальчиками и девочками у нее напобегушках.

– Неужели? – удивилась Маша. – Я была в пресс-центре, совсеми познакомилась. Мне сложно представить Татьяну Лысенко, Вадима Серебряковаи тем более Феликса Нечаева в роли мальчиков и девочек на побегушках.

– Как раз Феликса она использовала без всякой меры, какбудто он был ее собственностью. Впрочем, я подозреваю, это ему нравилось. Онапускала его в самые интимные сферы своей жизни.

– То есть?

– Ну, могла попросить застегнуть ей лифчик. Или отправить ксебе домой за какой-нибудь мелочью. Однажды перед пресс-конференцией у неесломался каблук, она послала Феликса за другими туфлями. Даже мне было неловко.Я предложил, чтобы поехал шофер, но она сказала, шофер обязательно перепутает ипривезет не те туфли.

– А Феликс разбирался в ее гардеробе? Знал, где что лежит?

– Я же объясняю, она сделала его чем-то вроде своей дуэньи,при этом она могла не то чтобы унизить его, но у нее был такой стилек, знаете,подпустить к себе человека очень близко, а потом внезапно щелкнуть по носу,показать, что он для нее пустое место, после этого опять приласкать,подольститься. Она это так элегантно проделывала, что многие теряли голову. Я втом числе. Хотя меня, конечно, она по носу щелкать не смела. Мне казалось, онапросто меня любит. На самом деле она никого не любила, кроме себя. Она всеголишь лимита, хищница. За мой счет сделала отличную карьеру, получила не толькопрописку, но и квартиру в Москве. У нее было все: деньги, престижная работа, –из нищей провинциалки она превратилась в московскую светскую львицу, ейнравилось шляться по всем этим тусовкам, иметь кучу шмоток, красоваться передкамерами, видеть свои фотографии в глянцевых журналах, общаться сознаменитостями и, как теперь выяснилось, спать с кем хочется. Все за счет моейлюбви, моего доверия. Нет, я понимаю, это нормально. Это закон жизни, законпсихологии, а я вот дожил до седых волос и все никак не могу избавиться отиллюзий. В итоге остался в дураках. И главное, каждый про себя радуется моемуунижению. Я ведь вижу их лица, ловлю взгляды, очень нехорошие взгляды.

"Господи, помоги!” – взмолилась про себя Маша, когдаон, прикуривая, съехал на обочину и успел притормозить в нескольких сантиметрахот стального основания рекламного щита.

Он вел машину, как пьяный. Так водил только ее отчим.Рязанцев вообще чем-то напоминал отчима, народного артиста. Он тоже любилпроизносить монологи за рулем. Конечно, Рязанцев не пил в ресторане, но жалостьк себе пьянила его сильней алкоголя. Совсем некстати пришло в голову, что какраз где-то здесь, на Ленинградке, мама с отчимом попали в аварию.

– Мне пятьдесят лет. Я лидер крупнейшей оппозиционнойпартии, глава влиятельной думской фракции, я баллотировался в президенты инабрал солидное число голосов. Если бы мою предвыборную кампанию организовалилучше, разумней, я набрал бы больше. Нет, я понимаю, президентом России я нестану, и мне не надо этого. У меня есть своя ниша в политике. Хотя, кто знает,если я очень захочу, по-настоящему захочу, не буду отвлекаться на ерунду, намножество всяких пустяков… – он помолчал минуту, напряженно думая, и вдругвыпалил, громко и сердито:

– Чем я хуже того, кто победил? Тут дело в простом везении,ну и еще в цинизме, в изворотливости, в умении перешагивать через трупысоратников и соперников. Главное, чтобы была сильная команда и толковый пиар.

"Успокойся, дорогой, президентом ты не станешь, этотебе не грозит, и сильной команды у тебя не будет, потому что ты сам слабый, –ехидно заметила про себя Маша, – и вообще, мне тебя теперь совершенно не жалко.Ты как будто забыл, что твою Вику убили. Тебя беспокоит твое уязвленное мужскоесамолюбие. Можно подумать, что она была всего лишь твоей любовницей и толькоэтим заработала все, что имела. Ты забыл, как она выстраивала твой поганыйимидж, как делала из тебя то, чем ты сейчас стал и чем так гордишься? Ты ведьничего не можешь сам, тебе постоянно нужна нянька. Возможно, твоя Вика была нелучшей нянькой, она чего-то хотела и для себя тоже. Ты называешь ее лимитой. Асам ты кто? Забыл, где родился и вырос, как женился на москвичке и где онасейчас, твоя верная жена. В психушке! И диагноз у нее такой, за которым неврожденная патология, не органическая, а приобретенная. А Вику твою, коварнуюхищницу, убили, черт бы тебя подрал, а ты все ноешь, какая она плохая,неблагодарная, как тебя, бедного сиротку, обманула и предала”.