В дверь постучали, и музыка в Элиной голове оборвалась. Онаоткрыла дверь – за ней стояла младшая сестра. Лариса открыла было рот, чтобызадать вопрос, но обратила внимание на сияющие глаза, разрумянившуюся кожу ипередумала.

– Ты что счастливая такая? – подозрительноспросила Лариса. – И почему так поздно вчера пришла?

– Занятия с детьми затянулись, – виновато сказалаЭля, возвращаясь в шкуру человека, привыкшего оправдываться по любому поводу.

– Ты с ним поговорила?

– С кем? А-а, с Макаром Андреевичем… Да, поговорила.

– И что? – раздраженно спросила Лариса, начинаявыходить из себя от того, что из сестры приходилось все вытаскиватьклещами. – Что он ответил?

Эля вспомнила вчерашний вечер, вспомнила Макара Андреевича иулыбнулась неизвестно чему.

– Ответил, что давно не видел такой красивой дамы, какя, и потому в ближайшее время не собирается уезжать – будет наслаждаться моимобществом, – смеясь, ответила она, присела перед оторопевшей Ларисой вглубоком книксене и, взмахнув рукой, в которой был зажат воображаемый веер,аккуратно закрыла дверь.

Лариса изумленно вскинула брови, постояла перед дверью испустилась вниз, не меняя выражения лица. Эдуард, забежавший домой пообедать,хмыкнул, увидев ее входящей в столовую.

– Где маман? – поинтересовался он, жуябутерброд. – И что у тебя с лицом?

– Маман уехала к портнихе, – рассеянно ответилаЛариса, думая о своем и пропуская второй вопрос мимо ушей. – Эдя, ты незамечал, что с нами последнее время происходит что-то странное, а?

– С кем, например?

– Например, с Элькой. Эти дни она ведет себя так,словно выиграла миллион в лотерею, но скрывает это от нас.

– Может быть, так оно и есть, – Эдик равнодушнопожал плечами.

Его занимали куда более серьезные проблемы, чем мифическоебогатство старшей сестры. Двумя пальцами он вынул из банки кусок рыбы и положилна хлеб.

– И маман сама не своя, хотя пытается это скрывать. Тыне заметил?

Эдик, откусив от бутерброда, невнятно что-то промычал ипокачал головой.

– Или, скажем, ты… – продолжала Лариса, крутя напальце белокурую прядь. – Я бы сказала, Эдя, что и у тебя все идет не так,как обычно.

Эдуард дожевал, аккуратно положил бутерброд на блюдечко ивзглянул на сестру.

– О чем ты, дорогая? – вкрадчиво спросил он,тщательно промокнув губы.

– Не могу сказать ничего конкретного, но мне кажется,что ты слишком многое берешь на себя одного. Не окажется ли так, что телега,которую ты пытаешься тащить в одиночку, тебя раздавит?

Эдуард поджал губы, и сухое лицо его заострилось, стало злыми неприятным.

– Не могу сказать, что понимаю тебя. И это сравнение стелегой… Либо выражайся яснее, либо вообще не говори.

– Я лишь хочу объяснить, что в любом разумном начинанииты можешь рассчитывать на меня. На меня и на Леню, само собой.

Эдуард оценивающе оглядел Ларису, криво усмехнулся.

– А в неразумном?

– Я уверена, Эдя, что неразумных начинаний у тебяпросто не может быть! – промурлыкала сестра, подходя к нему и забирая старелки недоеденный бутерброд. – Не зря же ты у нас помощник самого Рыжова…А он дураков не держит!

Эдик не знал о том, что к Анатолию Рыжову его взяли попротекции Ларисы, и потому только удовлетворенно кивнул. Девушка усмехнуласьпро себя, сняла с хлеба розовый лоснящийся кусок рыбы и положила в рот. Хлебвсучила Эдику, похлопала брата по плечу и ушла, небрежно тряхнув длиннымиволосами и оставив за собой шлейф мускусных духов.

Вернувшись в город после процедур в санатории, Макаротправился гулять по району вокруг дома Шестаковых, сам не зная точно, что имдвижет. Ксения уехала по вызовам, и, с какой стороны ни посмотри, самымразумным представлялось вернуться в «гостиницу» и попробовать разговоритького-нибудь из сыновей Эльвиры Леоновны. На то, что оба окажутся дома, Илюшинне рассчитывал, поскольку и тот и другой работали по свободному графику. До сихпор и Эдику, и Леониду удавалось избегать встреч с Макаром, но насколькоосознанно они это делали, Илюшин пока не понял.

Домой вернуться следовало и потому, что Макар никак не могсложить происходящее вокруг него в целостную, убедительную и понятную картину –а это означало, что пришло время брать большой лист бумаги и старательнозаписывать все приходящие в голову фантазии. Из этих фантазий, как правило,самым неожиданным образом появлялось что-то, что наталкивало Макара Илюшина наразмышления в нужном направлении.

«Живу здесь уже который день, а вместо ответов на вопросы уменя появляются лишь новые вопросы. Можно даже сказать, что каждая новая беседас представителем славной семьи Шестаковых порождает сплошные вопросительные знаки».

Илюшин вспомнил о постоянно гаснущем свете и решил обойтирайон, чтобы найти магазин, где можно купить карманный фонарик. Он направилсятуда, где вдоль узкой аллеи стояли кирпичные пятиэтажки с пыльными витринамиобувных и продуктовых магазинов на первом этаже и по тротуару прогуливалисьжительницы Тихогорска с допотопными колясками, многие годы переходившими понаследству от одной семьи к другой.

Купив фонарик, Макар неторопливо побрел по аллее, ощущая,как солнце припекает затылок, рассматривая детские рисунки мелом на асфальте –домики, облака, деревья и улыбающихся большеголовых человечков с тонкимиручками-ножками. Аллея, слишком густо засаженная липами, казалась неуютной безпривычных кустов сирени: черные стволы разлиновывали пространство, в котором неоставалось места для сиреневых клякс. Пара рыжих длиннобрюхих старых такснеспешно семенила по траве, а за ними так же неторопливо ковылял безбородыйстаричок, помахивая поводками, как плеткой. Поравнявшись с Макаром, оноткровенно оглядел его, и Илюшин почтительно наклонил голову в вежливомприветствии.

– Моцарт! – дребезжащим голосом окликнул старичок,переведя взгляд на такс. – Моцарт, стой! Стой, негодная собака!

– Простите, а второй – Сальери? – не удержалсяМакар.

– Мазурка, – с достоинством возразилстаричок. – Это брат и сестра, они из одного помета и должны были бытьназваны на «М». Зуринька! Зуря, золотце, подойди ко мне немедленно. Я не пускаюих в ту сторону, – пояснил он Илюшину. – Там, в конце аллеи, школа, иМоцарт пролезает во двор через дырку в заборе. А дети… вы же знаете детей! Имлишь бы подразнить собаку…

Он сокрушенно покачал головой.

– Отчего же только Моцарт? – стараясь сохранятьсерьезное выражение лица, сказал Илюшин. – А как же его сестра?

– Мазурка не может, – вздохнул хозяин. –Раздалась к старости. Застревает в заборе.

Макар не выдержал и рассмеялся. Старик погрозил ему пальцем.