растерзан. Войска Муравьева не принимали активного участия в боевых действиях. Они перекрывали пути снабжения Румынии с намерением голодом довести страну до революции.

Когда мы передали ему резолюции, принятые моряками в Севастополе, Муравьев пришел в ярость. Было созвано заседание Высшего военного совета, на которое позвали и нас. Христиан Раковский был председателем Совета. Это был невысокий темноволосый мужчина с умными глазами, который, казалось, знал большинство языков мира, за исключением английского. Он был румыном, рожденным в Болгарии; свое образование он получил в парижской Сорбонне и питал неугасающую ненависть к стране, откуда он был родом. Со студенческой скамьи он занимался революционной деятельностью и был источником постоянных неприятностей и Румынии, и Болгарии. По-видимому, он испытывал личную неприязнь к королевской семье и военной касте Румынии и с нетерпением ждал того момента, когда там установится советская власть.

Кроме Муравьева и Раковского, остальные члены Совета были жалким сборищем ничтожеств; кое-кто из них не умел ни читать, ни писать. Было странно видеть Раковского во главе такого собрания и невозможно представить, что однажды в качестве советского посла в Сент-Джеймсском дворце он одержит победу над Министерством иностранных дел Великобритании. Именно это он и сделал, когда разработал договор об англо-российской торговле, из-за которого пало первое лейбористское правительство Великобритании в 1924 г.

Раковскому мы доставили сообщение, которое господин Брэтиану передал нам для Троцкого. Мы убеждали его прекратить военные действия. Раковский был непреклонен, но мы не давали ему отдыха, докучая ему день за днем и указывая ему на то, как радикально изменилась общая ситуация с того момента, когда большевики объявили Румынии войну в январе. Мы обращали его внимание на то, что переговоры в Брест-Литовске зашли в тупик, что немцы наступают на Петроград и продвигаются в Украину, что армия, которая сейчас используется против Румынии, нужна для ведения боевых действий против Германии.

Наконец Раковский согласился собрать заседание с целью обсудить условия, на которых Советы будут готовы прекратить военные действия. Чтобы все мероприятие было более внушительным, мы с полковником Бойлем уговорили присутствовать на нем консулов Великобритании, Франции и Соединенных Штатов Америки. Совещание началось в десять часов вечера. Мы с Бойлем уже были прекрасно осведомлены об общей ситуации. Румыния, как я уже говорил, должна была временно сохранить за собой Бессарабию, чтобы защитить свои продовольственные ресурсы. С другой стороны, Раковский был решительно настроен не допустить этого, потому что имел предвзятое мнение, что не должен уступать никаких российских территорий, и помимо всего прочего хотел, чтобы Бессарабия стала плацдармом, с которого Советы смогли бы вести свою пропаганду против Румынии, – пропаганду, которая, кстати, имела бы дополнительную силу в голодающей стране. Первые предложения Раковского ни при каких условиях не могли бы быть приняты румынским правительством, и мы это знали. И всю ту ночь напролет мы убеждали, настаивали, спорили и не давали ему ни минуты покоя. После нескольких часов переговоров мы уговорили его изменить все пункты, кроме одного. Это был пункт, касавшийся Бессарабии. Раковский хотел, чтобы румыны немедленно покинули этот регион, а мы со своей стороны настаивали на том, чтобы они сделали это лишь после того, как получат возможность вывезти свои продовольственные запасы.

Мы снова и снова предлагали такие формулировки этого пункта договора, чтобы они по возможности максимально устраивали Раковского и при этом охраняли интересы Румынии.

Лишь в пять часов утра он наконец согласился на нашу формулировку. Документ был составлен в двух экземплярах, и под ними были поставлены подписи членов Высшего военного совета. Именно тогда я обнаружил, что двое или трое членов Совета не умели ни читать, ни писать. Теперь нужна была только подпись Раковского, а он все никак не мог принять решение поставить свою подпись. Он читал и перечитывал черновик документа, оспаривал формулировку, предлагал изменения, затягивал с решением. Но мы с Бойлем не соглашались ни на какие изменения. Было уже шесть часов утра. Консулы и члены Высшего военного совета были уже измотаны до предела. Всем уже все надоело. Наконец Раковский сдался и подписал документ, который – после того как его позднее подписало правительство Румынии – стал первым мирным договором, заключенным во время Великой войны.

То, что Раковский поставил свою подпись, – это целиком заслуга полковника Бойля. Он целыми днями наблюдал за этим человеком и узнал все его привычки. Он знал, что Раковский большой трудоголик и обычно работает по ночам, а ложится спать приблизительно в пять утра, чтобы подняться в десять. Бойль решил измотать Раковского, и ему это удалось. Раковский подписал документ просто потому, что физически устал.

Мы немедленно послали телеграмму правительству Румынии о том, что полковник Бойль привезет договор в Яссы, и одновременно договорились о трехдневном перемирии. Невозможно было отправить наш вагон № 451 в Яссы, так как железнодорожный мост через реку Днепр был взорван во время недавних военных действий, и полковник Муравьев пообещал на следующее утро дать в распоряжение Бойля автомобиль.

Мы терпеливо ждали, но обещанного автомобиля все не было. В половине одиннадцатого я пошел все разузнать и выяснил, что машина из военного гаража получила приказ и уехала на вокзал. На Юге России было очень мало автомобилей. Возможно, не более дюжины их было в Одессе, и все они были заняты. Наконец, мы выяснили, что случилось с машиной, заказанной для нас. Шофер подъехал к вокзалу и оставил автомобиль, чтобы доложить о своем прибытии. Увидев, что в машине никого нет, двое солдат Муравьева сели в нее и уехали на свадьбу. Шофер побежал за ними вдогонку и, забыв о том, что должен явиться к нам, принялся искать свою машину по всей Одессе. Чуть позднее утром он наткнулся на нее: она стояла около какого-то дома пустая. Он живо запрыгнул на свое сиденье и завел мотор. Кто-то в доме, где праздновали свадьбу, услышал этот звук и открыл по нему огонь из окна. Шофер стал отстреливаться и убил двоих гостей на свадьбе, был сам серьезно ранен, но сумел доехать до гаража.

Нужно было найти другого водителя, и, наконец, к Бойлю приехала машина все еще со следами этого конфликта на себе.

Мы решили, что я останусь в Одессе, и в случае если произойдет ожидаемое вторжение немцев, то моя задача – вывести наш вагон № 451 в безопасное место. Тем временем Бойль и майор должны были отвезти договор в Яссы и возвратиться, уложившись по возможности в тридцать шесть часов. Но мне не суждено было снова увидеть Бойля раньше, чем спустя более года, когда мы встретились на Парижской