отсутствия товаров первой необходимости современной цивилизации. Сотни железнодорожных вагонов были погублены из-за того, что не было сырой нефти для смазки их осей.

Поездка в любом южном направлении подходила нам для нашей цели, и мы с радостью согласились выполнить это задание. Мы решили, что так или иначе доберемся до Раковского. Мы поставили перед собой нелегкую задачу. Уже несколько недель королевские курьеры не могли ездить между Петроградом и Яссами, и скопилось огромное количество мешков с почтой, посылок и т. д. для посольства Великобритании во временной столице Румынии. Но мы были настолько уверены в своем конечном успехе, что предложили захватить с собой эти мешки, и господин Линдли (теперь сэр Фрэнсис Линдли, чрезвычайный и полномочный посол в Лиссабоне), который в то время был поверенным в делах в Петрограде, был очень рад передать их нам.

Полагаю, Иван, вероятно, подумал, что в мешках содержатся другие королевские сокровища, потому что он не раз упомянул свои ковры, когда мешки принесли в вагон № 451. В этой поездке к нам присоединился один наш русский друг, которого я буду называть «майор». Наш план состоял в том, чтобы сначала поехать в Харьков, а оттуда пробраться к Черному морю. Все шло хорошо, пока до Харькова не осталось проехать около ста миль, когда, проехав Орел, наш поезд лоб в лоб столкнулся с другим поездом. Меня выбросило с койки на пол, но я взял себя в руки, натянул резиновые сапоги, надел поверх пижамы пальто и пошел посмотреть на размеры ущерба. В результате столкновения наш поезд загорелся; пламя неистово полыхало, а ветер разносил его по всему поезду. Но мы разбились на группы и вручную оттащили вагоны, еще не охваченные пламенем, подальше от места пожара.

Бедный старина № 451 сильно пострадал, его буфера были разбиты, а туалет и кладовая для продуктов въехали друг в друга. Утром наш вагон был отбуксирован назад, в Орел, где мы предложили в мастерской огромные деньги за починку нашего вагона за сутки. Вдохновленные этим стимулом, ремонтники работали, как троянцы, и закончили починку в рекордные сроки.

Чтобы скоротать время, майор отвел нас к своим друзьям, у которых был чудесный дом в поместье неподалеку от города. Его хозяин и хозяйка жили вместе со своими детьми, страшась за свою жизнь; все, за исключением самого дома, было у них конфисковано и вывезено. Продуктов было практически не достать, но в доме был погреб с запасами великолепного вина, шампанского и коньяка «Наполеон», которые употребляли более или менее там же.

Семья была обязана своими жизнями и владением домом пожилой, маленькой, седой гувернантке, которая жила с ними много лет. Она родилась в Финсбери-Парке и была самой старшей из десяти дочерей врача, практиковавшего в Северном Лондоне. Когда разразилась революция, она пошла в местный Совет и угрозами заставила его членов передать дом и своих работодателей под ее опеку. Мне сказали, что у нее был острый язычок, и она знала всех бездельников, которые вошли в Совет, и всякий раз, когда она была чем-то недовольна, она шла в Совет и ругала их на чем свет стоит. Ее обожала вся семья, а встретив ее за столом, никому и в голову не пришло бы, что она может прогнать хотя бы гуся.

Как только наш вагон был готов, мы продолжили свой путь в Харьков, который находился в руках большевиков. Начальник его гарнизона наделил себя званием адмирала и имел в своем распоряжении отряд моряков, которые терроризировали город, значительно больший по размерам, чем Манчестер.

Сам начальник гарнизона, молодой человек, питал лютую ненависть к своему собственному отцу и однажды, когда между ними произошла особенно громкая ссора, он зарубил своего старика-отца топором. В царской России не было смертной казни за преступления на почве страсти, и молодой человек, приговоренный к пожизненному заключению, был отправлен на остров Сахалин. Когда началась революция, он бежал с острова и принял активное участие в захвате Петрограда большевиками. Не было никаких сомнений в том, что этот человек был маньяк, одержимый мыслями об убийствах, и я раз или два имел с ним неприятный разговор. «Голову с плеч!» – был его приговор любому, кто вызвал его недовольство или оказался на его пути, а окружавшие его пираты незамедлительно исполняли его приказы.

Однажды я увидел, как двое матросов в черных бушлатах мановением руки освободили от толпы народа вокзальный перрон. Западный мир научился считать казаков русскими террористами, но они не внушали и тысячной доли ужаса, который менее чем за три месяца сумели вселить в сердца людей моряки Балтийского и Черноморского флотов.

Не было никакой надежды добиться чего-нибудь в Харькове, где всем командовал этот маньяк, и мы уехали в Купянск (день пути на юг), чтобы поговорить с главнокомандующим большевистских Вооруженных сил, который очень искусно вел боевые действия против белогвардейских войск на Юге России. Именно эта Белая армия под командованием генерала Деникина позднее чуть не вымела из России советскую власть.

Комиссар Антонов, которому было всего около тридцати пяти лет, был ветераном-революционером, проведшим много лет в тюрьмах за политические преступления.

За свою деятельность во время революции 1905 г. он был осужден на смерть, но приговор был заменен на двадцать лет тюрьмы на страшном острове Сахалине. Это был худой, истощенный мужчина в темно-синих очках, которые придавали ему самый зловещий вид. Он был блестящим стратегом, человеком действия с сердцем льва.

Присущие этому человеку честность и храбрость иллюстрирует следующий эпизод. За несколько недель до нашего знакомства с ним он был захвачен в плен белыми, когда те завладели Центральным телеграфом и телефоном во время одного из восстаний в Петрограде. Этот переворот был плохо спланирован. Здание было захвачено кадетами – мальчишками пятнадцати – семнадцати лет, которые, увидев, что их положение безнадежно, вывели Антонова из камеры, в которую они его посадили, и пообещали освободить его, если он проведет переговоры о перемирии и обеспечит им помилование.

Антонов дал им честное слово и был встречен громогласными приветствиями красногвардейцев, когда они увидели, что он выходит из здания безоружный. Красногвардейцы, окружившие здание, любили Антонова и жаждали перебить белых, взявших его в плен. Его немедленно окружили радостные толпы солдат, которые столпились вокруг, обнимали и жали ему руку. «А теперь мы пойдем и перестреляем этих „белых“ собак».

И тогда Антонов заговорил, перекрикивая шум. Он сказал, что нужно заключить перемирие и позволить защитникам здания беспрепятственно уйти из него.

Какое-то время было неясно, как повернется фортуна. Красногвардейцы были упрямы. Они настаивали на том, чтобы перебить людей внутри