подкатили к паперти. Теснясь, иногда отталкивая друг друга, они прикладывались ко кресту. Слышались возгласы:

– Ты – наш князь!

– Правь, Александр Ярославич!

– Ты наш князь!

С колокольни Святой Софии Новгородской лился праздничный благовест.

Глава 4

Евпатий Коловрат[20]

Монастырь Святой Живоначальной Троицы вблизи города Юрьева был небогат: принадлежавшие ему поля и другие угодья давали урожай, достаточный для нужд братии, однако в последние годы, когда на Русь обрушилось татарское нашествие, монахи отдавали большую часть урожая окрестным крестьянам, из-за набегов остающимся зачастую без пропитания. Впрочем, никто из братии не роптал – здесь привыкли довольствоваться малым и искренне читали благодарственные молитвы, понимая, что многим и многим на Руси сейчас гораздо труднее, чем им.

Старик-игумен сидел в своей келье. При свете коптящей свечи старательно дописывал письмо. Присыпав его песком, стал терпеливо ждать, пока песок высохнет.

В низкую дверь кельи, пригнувшись, вошёл молодой монах. Он был одет в длинный чёрный армяк и скуфью[21]. За спиной висела дорожная сумка.

– Звал, отче? – спросил монах. – Вот пришёл я.

– Вижу, – отвечал старик. – Готов, что ли, в путь?

Тот улыбнулся, и его худощавое, обрамлённое негустой бородой лицо сделалось удивительно светлым и спокойным:

– А что готовиться? У монаха ничего нет. Вот взял хлеба немного, огниво да трут. Что ж ещё?

Игумен вздохнул:

– В тяжкое время ты принял постриг, Андрей, в иночестве Афанасий! Кругом горит и гибнет земля Русская! Топчут и топчут её вороги лютые… Донесли мне пришлые иноки, будто свирепый Чингисхан, умирая, поделил свою власть между внуками и внуку по имени Батый наказал идти на нас войной, всё захватить, поработить и погубить… Вот он это и делает, и города русские один за одним погибают! Но наше дело – Богу молиться и служить, покуда мы живы. Так что благословляю тебя, как ранее и собирался, идти в Рязань, в монастырь Успения. Там храм новый строиться будет, станешь в работе помогать.

– Благодарствую за честь великую, отче! Во время испытаний и страданий особо почётно радеть в служении Господу. И в молитве за нашу землю. Может, подумаешь, отче, что слаб я разумом, но только живёт во мне вера, что будет нам помощь и заступление.

Старик-игумен спрятал улыбку в густой бороде и проговорил:

– И я, грешный, в это верю, Афанасий! Было мне видение… И верю, что воистину оно было от Бога! Будто есть уже на земле Русской великий воин и великий молитвенник, которому даст Господь силу и мудрость, чтоб Русь нашу защищать и спасать её от всех напастей.

Молодой инок перекрестился:

– Отче, этот воин и молитвенник и вправду уже живёт на земле Русской. Я видел его.

При всём своём спокойствии, старик даже привстал со скамьи, так и впившись глазами в лицо монаха:

– Что ты такое говоришь, сыне?! Как это видел? Когда?

– Несколько лет назад, отче. Я ещё послушником был. И однажды помог русской рати сокрушить рать литовскую, что нападала на наши города. Я указал им дорогу в лесу, которой нужно было идти. Тогда передовой отряд вёл сын великого князя Ярослава. Его зовут Александром.

Игумен перевёл дыхание:

– Слава Тебе, Господи! Я слыхал об этом князе. Но в то время, о котором ты рассказываешь, ему было… было… Сколько же лет?

– Четырнадцать, отче. Он был мальчиком, на год меня моложе, но гляделся уже как взрослый воин, могучий и бесстрашный. Он позвал меня в свою дружину, но я не мог согласиться: я мечтал о постриге и служении в монастыре. Возможно, я был не прав?

Старый монах покачал головой:

– Нет, нет, сыне, у каждого своё служение. И разве ж монахам не случается с оружием защищать нашу землю?

– Князь Александр сказал мне тогда то же самое! – с волнением воскликнул Афанасий. – И я увидел в нём всё то, о чём ты сейчас говорил, – силу, мудрость и необъятную любовь к Руси нашей! Я верю, что даст ему Господь судьбу удивительную и Отечеству нашему он многим поможет.

– Об этом князе много говорят, – задумчиво сказал игумен. – Народ слагает о нём легенды. Дай Бог, дай Бог! Что же – ступай, сыне! Бог тебе в помощь! Ступай, инок, ступай.

Монах опустился на колени и, получив благословение, пошёл к двери.

– Бог тебе в помощь, отче! Прощай!

Инок Афанасий потом и сам не мог вспомнить, сколько дней шёл он, покуда не добрался до цели своего пути.

До цели, которой не было.

Он увидел пепелище, в которое был обращён город Рязань. Разрушенный, оскверненный, наполовину сожженный храм Пресвятой Богородицы. Груды убитых. Наполовину сгоревшие тела.

Ветер гнал по пустым улицам снег пополам с пеплом.

Молодой монах Афанасий с сумою за плечами брёл через это ужасающее пепелище, оглядываясь, не веря, что видит реальную картину, что это – не привидевшийся ему кошмар. Вдруг до него донёсся звон струн. Он вздрогнул, сделал ещё несколько шагов и увидел: на обугленном бревне возле упавшего с колокольни разбитого колокола сидел старик-гусляр. Его лицо было черно от пепла, но в черноте белели дорожки, оставленные слезами на впалых щеках.

Старик перебирал струны дрожащими пальцами и пел хриплым, срывающимся голосом, никого и ничего не видя кругом себя:

Ни младенца, ни старца в живых не осталося…

Плакать некому было и не по ком…

Подо льдом и под снегом помёрзлые,

На траве-ковыле обнажённы, терзаемы

И зверями, и птицами хищными,

Без креста и могилы лежали убитые

Воеводы рязанские, витязи,

И семейные князья и сродники,

И все множество люда рязанского:

Все одну чашу смертную выпили…

Монах остановился, затем подошёл ближе, стал против гусляра. Но тот не видел его.

Тогда юноша его окликнул:

– Старче! Старче! Видишь ли меня?

Гусляр смотрел на него, с трудом понимая, что перед ним человек, притом русский человек и православный монах.

– Уходи, добрый человек! – так же хрипло выговорил старик. – Тут только смерть теперь…

– Кто… это сделал? – в ужасе прошептал инок Афанасий. – Я сюда по благословению, служить в здешнем монастыре прислан. Но… Кто всё это сотворил?!

– Орда Батыева захватила Рязань. Князей убили, в город ворвались, перебили всех. В храме Пресвятой Богородицы люди укрывались. Их всех перебили. Женщин насиловали и убивали. Владыку нашего, епископа, со всем клиром заживо сожгли. Над иконами святыми глумились… Уходи! Никто нам больше не поможет!

Монах слушал, окаменев от ужаса.

Вдруг совсем рядом раздалось конское ржание и фырканье. Афанасий