Я стояла и смотрела на них, пытаясь уложить это в голове, нооно туда не лезло. Тогда я сказала:

— Сегодня я должна вытащить из тюрьмы Жан-Клода. Япокажу полиции, что он меня не убивал.

— Твой пард мне сказал, что ты не хотела быоткрываться. Чтобы твои полицейские друзья не узнали.

— Я не оборотень, — сказала я, и сама услышала всвоем голосе упрямство.

Мика смотрел на меня, улыбаясь, и это меня взбесило.

— И нечего на меня так смотреть!

— Как?

— Как на бедную девушку, что тешит себя иллюзиями. Тыпросто не все обо мне знаешь, не знаешь, откуда берется моя сила.

— Ты имеешь в виду метки вампира? — спросил он.

Я посмотрела мимо него на троицу в дверях. Почему-то онипоежились.

— Как приятно знать, что мы — одна большая семья, гденет тайн друг от друга.

— Я обсуждал с врачами, может ли твое быстрое исцелениебыть просто побочным эффектом меток, — сказал Мика.

— Иначе быть не может, — ответила я, но перваяструйка сомнения уже холодом просачивалась мне в живот.

— Если тебе так лучше.

Я смотрела на эту сочувственную физиономию и чувствовала,как меня затопляет жар злости, а с ним — вибрирующая энергия. Зверь Ричарда...или мой? Я впервые позволила себе додумать эту мысль до конца. Это не своего лизверя ощутила я с Микой? Не потому ли я не могла почувствовать, где Ричард ичто он делает? В сегодняшней кутерьме я несколько раз думала о нем, но ни разуне ощутила полного раскрытия меток между нами. Я сочла, что это была энергияРичарда, потому что она принадлежала ликантропу. А если не Ричарда? Тогда моя?

Кто-то тронул меня за руку, и я вздрогнула. Это был Мика.

— Ты побледнела. Может быть, сядешь?

Я шагнула назад и чуть не упала. Ему пришлось подхватитьменя за руку, чтобы я не оказалась на скользком и мокром кафеле. Я хотелавыдернуться, но голова кружилась и мир не стоял на месте. Мика опустил меня напол.

— Опусти голову между колен.

Я села на полу по-турецки, спиной к стене, опустив голову насогнутые ноги, и ждала, чтобы прошло головокружение. Никогда я не падала вобморок. То есть от потери крови я теряла сознание, но от потрясения — никогда.

Когда ко мне вернулась способность мыслить, я медленновыпрямилась. Мика сидел возле меня, внимательный и сочувствующий, и я видетьего не могла. Прислонившись к стене замотанной в полотенце головой, я закрылаглаза.

— Где Элизабет и Грегори? — спросила я.

— Элизабет не хотела тебе помогать, — ответилМика.

Я открыла глаза и повернулась — только головой, чтобыпосмотреть на него.

— И у нее есть для того причина?

— Она тебя ненавидит, — просто ответил он.

— Да, она любила Габриэля, прежнего альфу, а я убилаего. После этого трудно подружиться.

— Она ненавидит тебя не поэтому.

Я всмотрелась в его лицо:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ненавидит она тебя за то, что ты, будучи человеком,лучший вожак, чем она, хотя она и леопард. Ты заставляешь ее чувствовать себяслабой.

— Она и есть слабая.

Он улыбнулся, в глазах его сверкнули искорки.

— Да, ты права.

— Где Грегори?

— Ты его накажешь за то, что он тебя заразил? —спросил Мика.

Я оглянулась на ждущую у двери молчаливую троицу. И вдругпоняла, что значит групповая динамика. Они обращались с Микой как со своимНимир-Раджем, предоставив ему разговаривать со мной — вроде как зовут на помощьмужа, когда жена слишком много выпьет. Мне это не слишком понравилось. Но еслисосредоточиться на моменте, на ближайших проблемах, без теоретизирования, без заглядыванияв будущее, то, может, как-нибудь выживу.

— Если бы Грегори не вмешался, меня бы сейчас вообще небыло. Мне бы вырвали сердце. И это была случайность, что он упал на меня вдраке.

Я смотрела на лицо Мики, но почувствовала, как остальныевздохнули с облегчением, ощутила за несколько ярдов. Я посмотрела — так и есть,даже в осанке это стало заметно.

— Так где он? Где Грегори?

Они трое опять будто передавали друг другу глазами горячуюкартофелину.

— Он отказался прийти, как Элизабет?

— Нет-нет, — поспешно сказала Черри, но ничего нестала объяснять.

Я посмотрела на Натэниела. Он встретил мой взгляд не отводяглаз, но выражение его лица мне не понравилось. То есть явно запас плохихвестей еще не исчерпался.

Я повернулась к Мике:

— Ладно, тогда ты мне скажи.

— Когда твой Ульфрик узнал, что Грегори сделал тебянастоящей Нимир-Ра, он... — Мика развел руками.

— Он стал чудить.

Это сказал Зейн.

— То есть? — Я повернулась к нему.

— Он захватил Грегори, — объяснила Черри.

— То есть как — захватил?

— Объявил Грегори врагом стаи, — сказал Мика.

— Продолжай.

— Если бы ты была истинной лупой и кто-то нанес бы теберану, то Ульфрик был бы вправе объявить его врагом стаи, преступником.

Я смотрела в эти желто-зеленые глаза.

— И что это значит конкретно?

— Это значит, что твой леопард сейчас у волков, и онибудут его судить за то, что он тебя ранил.

— Ни за что! То есть даже если я и превращаюсь воборотня, чего не происходит. Мне это не помешает. Я просто стану оборотнем,как они.

— Нет, не как они, — возразил Мика. — Как мы.

Я пыталась прочесть что-то по его лицу, но недостаточнохорошо его знала.

— Поясни, что ты имеешь в виду.

— Ты не можешь быть одновременно лупой у волков иНимир-Ра у леопардов.

— Я долго была и тем, и другим.

Он покачал головой и снова скривился от боли в шее.

— Нет, ты была человеческой женщиной, котораявстречается с Ульфриком и которую он объявил лупой. Ты была человеком, когдавзяла под опеку леопардов до тех пор, пока не найдешь настоящегоальфа-леопарда, чтобы передать ему эту работу. Теперь ты стала истиннойНимир-Ра, и стая не примет тебя как свою.

— То есть ты говоришь, что Ричард бросил меня,поскольку я теперь буду леопардом?

— Нет, я говорю, что теперь стая тебя не примет как еголупу. — Он посмотрел вверх, потом вниз. Было видно, как он подыскиваетслова. — Я понимаю так, что среди ваших местных волков происходитследующее: твой Ульфрик установил в стае вместо монархии, когда его слово былозаконом, демократию, когда правит большинство. У него есть решающий голос, ноне последнее слово.