Мари прижимает руки к груди, наклоняет голову. «Ты меня балуешь, Белль», – говорит она и вытаскивает из пакета коробочку, в которой оказывается прекрасный браслет с блестящим камнем, свисающим с цепочки. Женщины наклоняются, чтобы рассмотреть его поближе, а потом начинают передавать браслет из рук в руки, восхищаясь им, как новорождённым.

– У нас опоздавшие, – хихикает Люсиль, и я вижу, что за её спиной стоит Ана. Девушка Элиота Ана в узком платье кремового цвета, облегающем её тонкую, гибкую фигуру. Она широко улыбается, как улыбалась в баре всем, кроме меня. Я удивлена, увидев её здесь. Я не думала, что они с Мари дружат. Но, с другой стороны, Мари выходит замуж за брата её бойфренда. Может быть, скоро они вообще станут одной семьёй.

Ана быстро, лихорадочно лопочет что-то по-французски, восхищённо оглядывая шифоновое, с цветочным принтом платье Мари, и Мари отвечает ей тем же. Они целуют друг друга в обе щёки, Ана садится возле меня на серое кресло с изогнутой спинкой.

– Привет, – она кивает мне, и я слишком резко подаюсь вперёд, чтобы придвинуть ей бокал с шампанским. Будто заискиваю. Будто перенеслась в шестой класс, где самая крутая девчонка смотрит на всех остальных как на грязь на ботинке. Она качает головой, её ноздри чуть ли не раздуваются.

– Я не пью.

– Ой, – говорю я. – Ну, может, и хорошо. И правильно. Сбережёшь клетки мозга, – не знаю, зачем я это говорю. Может, потому что за прошедшие два часа уничтожила несколько своих.

Мари открывает все подарки, в том числе и мой, и ахает так, будто я подарила ей огромный бриллиант. Передаёт по кругу бомбочки, девушки нюхают их и восхищаются по-французски. Когда очередь доходит до Аны, она не берёт бомбочки, зато как следует рассматривает обложку кулинарной книги и говорит Мари, разумеется, по-английски:

– Ты же ненавидишь готовить.

Моё сердце падает, но Мари отвечает:

– Зато обожаю авокадо! – а потом наклоняется и целует меня в щёку. – Ванны и авокадо. Ты знаешь меня даже лучше, чем Лукас!

Ана ухмыляется. Я натягиваю улыбку. Ты не испортишь мне день, суперсука, и я не позволю своему желанию сбежать из этой комнаты, из этого дома, из Франции, взять надо мной верх. Я делаю большой глоток шампанского.

Маникюрщицы уходят, и в комнате становится темнее – за огромным эркерным окном ползут большие, плотные тучи. Ана болтает без умолку, и по некоторым понятным мне словам я делаю вывод, что она рассказывает о новом доме, куда ждёт не дождётся переезда. «Браво, Дейдра Барлоу!» – сказал бы Лукас, услышав мой перевод. Несколько раз всплывает имя Элиота, и я, каким бы странным это ни казалось, не могу представить, что речь об одном и том же Элиоте. Элиот, который встречается с этой холодной, ухмыляющейся стервой, и Элиот, который держал меня за руку, пока я разговаривала с Марвом, который проводил меня до моей комнаты и задёрнул шторы, когда я рухнула в кровать.

Приносят десерты – крошечные муссы и парфе с ложечками, будто позаимствованными из кукольного домика. Тон разговору задаёт Ана, которая, судя по всему, быстро и резко допрашивает всех по одной. О чём именно, уровень французского Дейдры Барлоу не позволяет понять. Она говорит очень много. Видимо, потому что на работе исключительно слушает. Я не могу себе представить, как говорю с Аной даже на тему закусок, не говоря уже о том, чтобы делиться с ней самым сокровенным.

– А ты? – внезапно спрашивает она по-английски, повернувшись к Изабель. – Ты замужем?

– Да, – Изабель улыбается, – за Беном. Мы познакомились, когда нам было по восемнадцать. Нашему сыну два года.

– Ооо, я помню, как они познакомились, – Мари хихикает, поднося крошечную ложечку к губам. – Бен дружил с парнем, который снимал комнату по соседству, и она каждый день ждала, что он зайдёт в гости.

Изабель смеётся, заправляя за ухо прядь блёклых волос.

– Да, так оно и было!

Мари быстро переводит разговор на французский, потом вновь переходит на английский:

– Я сто раз ей говорила: «Спроси уже у нашего соседа, кто его приятель! Возьми и спроси!» Но она стеснялась.

– Да, я просто ждала, а когда он наконец появился…

– Рванула в мою комнату и сграбастала всю мою косметику! – Мари хохочет и сжимает руку Изабель. – Но ей понадобилось ещё стоооолько времени, чтобы с ним заговорить!

– Я проходила мимо в надежде, что он поздоровается…

– В полной боевой раскраске, в воскресное-то утро! – Мари хихикает, а Изабель смеётся.

– Ага. И в итоге бедному парню досталось вот это, – она указывает на своё хорошенькое бледное личико. – Никакого макияжа, засохшие детские слюни в волосах…

– И он всё равно влюблён по уши, – заключает Мари.

Девушки ахают и умиляются, даже Ана, что кажется мне странным. Как если бы я встретила свою учительницу в супермаркете.

– Прямо как у нас с Элиотом, – говорит она, и я вновь замираю при звуке его имени. Все мои мышцы будто сжимаются. – У нас ушло столько времени, чтобы понять, как мы друг к другу относимся. Он старался оставаться подольше после каждого сеанса, а потом я поняла, что терпеть не могу, когда он уходит.

– Ана – психотерапевт, – поясняет Мари, а Изабель спрашивает:

– А Элиот, получается, был твоим клиентом?

– Он пришёл ко мне с разбитым сердцем, – заявляет Ана и улыбается явно отрепетированной улыбкой, и будь это фильм, даже я, романтик до мозга костей, в этом месте изобразила бы рвотный спазм, – и я помогла собрать его по кусочкам. Романтично, разве нет?

«Нет, – хочется сказать мне. – Вообще ни разу не романтично, Ана, потому что он чудесный, а ты – совсем наоборот».

– Но, конечно, мы дождались, когда его сеансы закончатся, прежде чем что-то начать. Потом было ещё много переписки, много дружеских встреч, – она закатывает глаза, вымученно смеётся, – но всё было очевидно. Он влюбился.

Мне хочется спросить: «Серьёзно? Почему?» Но я глотаю шампанское и думаю, что с меня, пожалуй, хватит алкоголя, потому что я едва не задала эти вопросы вслух.

– Как мило, – говорит мама Мари. – Я не так много общалась с Элиотом, но мне кажется, он такой же милый, как наш Лукас.

Мари мечтательно улыбается маме, Ана кивает.

– Да. Мой Элиот такой, – она исподлобья смотрит на меня. – Очень преданный. И романтичный.

– Совсем как Люк, – Мари сияет улыбкой, и все вокруг тоже начинают улыбаться и хихикать.

Я допиваю шампанское. И вновь наполняю бокал.

Девушки болтают и болтают. О своих мужьях и бойфрендах, и даже гёрлфрендах, которые совершали ради них потрясающие поступки – например, помогали им подтянуть трусы, когда те были под наркотой, устраивали им ванны с пеной, ехали на край света, чтобы забрать их, пьяных, из бара. О предложениях. О романтических свиданиях, о смешных эпизодах. Я всё это слушаю и киваю, мои щёки болят от натянутой улыбки. Даже Люсиль вливается в общий хор и рассказывает, что уже сходила на три свидания с мистером Одеколоном и с ним чувствует себя «особенной». И я изо всех сил стараюсь не замечать пустоты в моём животе. Одиночество. Вот что это такое. Я понимаю – вот оно. Старый симптом вернулся, когда я уже думала, что излечилась.