пиццу. Он, конечно, не любитель, но эта пицца была выше всяческих похвал. Только островата немножко, так что он с удовольствием выпил бы горячего чаю.

Надежда заварила ему травяной чай и подсунула печенье. Рассказывая, как прошел день, муж выпил две чашки чая, съел все песочное печенье и половину слоеного, а овсяное Надежда не успела поставить на стол.

Она вообще многое не успела – например, выяснить ненароком, кто такая Анечка. Ей не понравился блеск в глазах мужа, когда он эту Анечку упоминал. Впрочем, возможно, Сан Саныч был просто доволен, что удалось наладить программу и теперь все работало как по маслу.

На огромный, шумный город упала тьма. Ночь всегда приходила в Ершалаим внезапно и молниеносно, она обрушивалась на него, как грабители пустыни нападают на торговый караван.

Торговцы давно убрали свои товары, редкие прохожие спешили по домам, тут и там торопливо проходили одинокие гуляки да богатые горожане в окружении слуг.

В этот час в колоннаде пышного и монументального дворца первосвященника появился человек, закутанный в пыльный, поношенный плащ. Он поспешно прошел к неприметной двери и постучал в нее подвешенным на цепи бронзовым молотком.

Дверь почти сразу открылась, и появившийся на пороге рослый одноглазый прислужник спросил:

– Кто ты и чего тебе надо в такой поздний час?

– Отведи меня к своему начальнику. Только ему я отвечу. Но знай, что я принес важные вести, и если ты не проведешь меня к нему, то получишь дюжину плетей.

Прислужник еще раз оглядел незнакомца и нехотя протянул:

– Ладно, пойдем… господин Авсалом сам с тобой разберется. И возможно, как раз тебе достанутся плети.

Он развернулся и пошел в глубину дворца.

Человек в плаще пошел следом, стараясь не отставать.

Сперва они миновали прямой полутемный коридор, потом поднялись по узкой лестнице и снова пошли по коридору, но куда более извилистому и с множеством дверей по обеим сторонам. Одна из дверей открылась, и оттуда выглянул карлик с длинной кудрявой бородой. Он кашлянул, огладил бороду и скрылся.

Человек в плаще со своим провожатым двинулись дальше.

Наконец они поднялись по узкой лесенке, и одноглазый прислужник постучал в дверь.

– Чего надо? – отозвался из-за двери голос, сухой и ломкий, как старый папирус.

– Господин Авсалом, к вам человек. Он говорит, что принес важные вести.

– Впусти его!

Прислужник открыл дверь и втолкнул незнакомца внутрь.

Тот оказался в небольшой комнате, скудно освещенной бронзовой лампадой. По стенам стояли ряды полок с многочисленными свитками. За столом, заваленным такими же свитками, сидел худощавый, сгорбленный человек небольшого роста в темном хитоне. Редкие бесцветные волосы обрамляли лысину, на бледном лице горели темные, внимательные, недобрые глаза.

– Приветствую тебя, милостивый господин! – проговорил человек в плаще, почтительно склонившись.

– Прежде чем здороваться, открой лицо. Я хочу видеть глаза того, с кем разговариваю.

Незнакомец послушно сбросил капюшон, открыв красивое бледное лицо, обрамленное рыжими кудрями.

– Как тебя зовут? – сухо и неприязненно спросил обитатель кабинета.

– Меня зовут Иуда. Иуда из Кириафа.

– И что ты имеешь сообщить мне, Иуда из Кириафа?

В голосе господина Авсалома прозвучала усталость и еще плохо скрытая угроза.

– В Ершалаим пришел бродячий проповедник. Некоторые считают его мессией.

– В Ершалаим каждый день приходят проповедники. Каждый второй считает себя мессией.

– Этот, на мой взгляд, и правда опасен.

– Дорого ли стоит твой взгляд, Иуда из Кириафа?

Господин Авсалом потянулся к бронзовому колокольчику, чтобы вызвать слугу.

– Выслушайте меня, милостивый господин! Этот человек… он очень опасен! Он утверждает, что люди рождены не для верной службы властям предержащим, не для неукоснительного исполнения своего долга, а для любви. Что власть первосвященника – ничто, и власть тетрарха – ничто, и даже власть самого римского кесаря, да продлят боги его жизнь, – ничто, но есть лишь одна власть, и она не от мира сего…

– Вот как? – господин Авсалом отложил колокольчик. – Как, ты говоришь, его зовут?

– Его зовут Иисус, милостивый господин. Иисус из Назарета. Он проповедовал в Галилее, а теперь пришел сюда.

– Что ж… ты честный человек, Иуда, ты честный человек и хороший гражданин. Твоя информация достойна щедрой оплаты.

– Я делаю это не ради денег… не ради денег, но исключительно по велению сердца…

Господин Авсалом поморщился, поднял руку, чтобы остановить Иуду, и продолжил:

– Но оплата будет еще щедрее, если ты отведешь моих людей к тому проповеднику и укажешь им на него. Нам недосуг искать его среди нищих оборванцев, среди обитателей городского дна.

– Я сделаю, как вы велите, милостивый господин. Я покажу вашим людям этого Иисуса.

– Я слышу речь настоящего гражданина, верного подданного великого кесаря Тиберия, да продлят боги его жизнь…

Он уже склонился над своими свитками, словно забыл о ночном госте, а тот продолжал стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу.

Господин Авсалом, видимо, ощутил его молчаливое присутствие и поднял голову.

– Ты еще здесь? – проговорил он удивленно.

– Дело в том, милостивый господин… – протянул Иуда. – Дело в том, что вы обещали…

– Ах да, деньги… правда, ты сказал, что делаешь это не ради денег, а по велению сердца, но искренний голос сердца тем более должен быть вознагражден.

Господин Авсалом оторвал от свитка небольшой клочок пергамента, написал на нем несколько слов, затем взял-таки со стола бронзовый колокольчик и позвонил.

Тут же дверь открылась, на пороге появился давешний одноглазый прислужник.

– Выведи его из дворца. Но прежде проводи к господину Захарии и передай ему вот эту записку.

Прислужник с поклоном взял записку и взглянул на Иуду, словно этим взглядом приглашая его за собой.

Они вышли из кабинета господина Авсалома и снова пошли по бесконечным переходам дворца. Иуда уже не пытался запомнить дорогу.

Наконец они остановились перед очередной дверью. Провожатый постучал, и ему тут же открыли.

За дверью стояли два дюжих воина в железных нагрудниках, с саблями наголо.

– Что нужно? – хрипло спросил один из них.

– К господину Захарии, по приказу господина Авсалома! – и одноглазый показал записку.

Воины посторонились, пропуская визитеров в большую комнату, где за конторкой сидел толстый чернобородый человек с глазами-маслинами.

Одноглазый поклонился ему и протянул записку.

Толстяк с любопытством взглянул на Иуду, поднялся из-за конторки, прошел в дальний угол. Только сейчас Иуда увидел там несколько окованных железом сундуков. Толстяк открыл один них большим ключом, порылся в нем, закрывая собой содержимое сундука, вернулся и, бросив на конторку объемистый холщовый мешочек, обратился к Иуде:

– Возьми плату за свои труды. Только сперва распишись вот здесь, – он вложил в руку Иуды стило, указав место на листе пергамента. – Если ты