— Тут недалеко. Думала, что от свечи будет достаточно света. — Пандора нервно затеребила пояс на фланелевом халате. — Я совсем не рассчитывала, что споткнусь о собственный тапочек. — Она вытащила левую босую ступню из-под ночной рубашки и стала хмуро разглядывать ее. — Я потеряла один.

— Потом найду. — Взяв руку Пандоры, Габриель поднес ее к губам и ласково поцеловал холодные пальцы. — Девочка моя… Что случилось с твоим ухом?

Душа Пандоры воспротивилась перспективе обсуждать это.

Перевернув ее руку, Габриель поцеловал ладонь, а потом приложил к своей щеке. Выбритая кожа была гладкой в одном направлении и мягкошершавой — в другом, как кошачий язык. Огонь от камина вызолотил его всего, кроме этих глаз — светло-голубых, как арктические звезды. Он ждал, невероятно терпеливый, пока Пандора набиралась храбрости для ответа.

— Я… не могу об этом говорить, пока касаюсь тебя. — Убрав руку с щеки Габриеля, она слезла с его колен. В ухе раздавался настойчивый звоночек. Прикрыв ухо ладонью, она легонько побарабанила пальцами по кости за ушной раковиной. К ее облегчению, уловка помогла.

— Это тиннитус — звон в ушах, — сказал Габриель, пристально наблюдая за ней. — У одного нашего старого семейного стряпчего было то же самое. Тебя это часто беспокоит?

— Время от времени, когда я сильно переживаю.

— Сейчас можешь ни о чем не переживать.

Улыбнувшись ему короткой, отрешенной улыбкой, Пандора крепко сцепила пальцы в комок.

— Я сама навлекла это на себя. Помнишь, я говорила, что подслушиваю? На самом деле такое случалось нечасто, но в моем детстве это был единственный способ узнать, что происходит в доме. Мы с Кассандрой ели в детской и играли там же друг с другом. Иногда проходили недели, прежде чем мы встречались с кем-нибудь еще, кроме Хелен и слуг. Мама могла уехать в Лондон, отец — на охоту, а Тео — в школу, даже не сказав нам пару слов на прощание. Когда родители были дома, единственной возможностью привлечь их внимание оставалось плохое поведение. И в этом я превзошла остальных. Я вовлекала Кассандру в свои заговоры и планы, но все отлично знали, что она-то хорошая девочка. Бедняжка Хелен большую часть времени проводила за чтением книг, сидя в уголке и стараясь стать невидимой. Я же не желала быть паинькой.

Слушая, Габриель взял ее локон и принялся играть с ним.

— Мне исполнилось двенадцать, когда это случилось, — продолжила она. — А может, одиннадцать. Родители скандалили, запершись в спальне. Их ссоры были ужасны. Они могли вопить, бить посуду. Естественно, я совала нос куда не надо, поэтому побежала подслушивать. Они скандалили из-за мужчины, с которым моя мать… общалась. Отец кричал на нее. Каждое его слово звучало так, словно что-то ломали. Кассандра стала оттаскивать меня от двери, но тут она вдруг сама резко распахнулась. На пороге стоял разгневанный отец. Он, должно быть, заметил движение в щели под дверью. Молниеносно подскочив ко мне, он одновременно ударил кулаками по ушам. Все, что я помню, — мир взорвался. Кассандра рассказала потом, что помогла мне дойти до нашей комнаты, и уже там у меня потекла кровь из левого уха. Правое восстановилось через день-два, но левым я почти ничего не слышала, появилась пульсирующая боль в глубине. Скоро я свалилась с высокой температурой. Мама утверждала, что лихорадка не имела к уху никакого отношения, но я думаю, имела.

Пандора замолчала. Не было желания делиться отвратительными подробностями: как ухо гноилось, как ставили дренаж. Она осторожно взглянула на Габриеля, но тот смотрел в сторону и уже не играл ее локоном, а зажал его в руке с такой силой, что вздулись мускулы на запястье и предплечье.

— Даже потом, когда я встала на ноги после лихорадки, — сказала Пандора, — слух не вернулся полностью. Но самое ужасное то, что я начала терять равновесие, в особенности ночью, потом стала бояться темноты. С того времени… — Она остановилась, когда Габриель поднял голову.

Его лицо было убийственно суровым, адский холод во взгляде напугал ее больше, чем когда-то гнев отца.

— Этот сукин сын… — тихо процедил Габриель. — Если бы он был жив, собственноручно задушил бы его.

Пандора вытянула руки, словно ощупывая пространство вокруг него.

— Нет, — выдохнула она. — Нет! Мне этого не надо. Я ненавидела его очень долго, но теперь жалею.

Габриель перехватил ее вытянутые руки, быстро, но осторожно, как будто то была птичка, которую ему хотелось поймать, но так, чтобы она не пострадала. Глаза его расширились, и в черных зрачках Пандора увидела свое отражение.

— Почему? — шепотом спросил он после долгого молчания.

— Потому что ударить меня было единственным способом заглушить свою собственную боль.

Глава 12

Габриеля потрясло то, что Пандора проявляет сострадание к человеку, который нанес ей такое увечье. Заглянув ей в глаза, темные, как тень от облака на поле горечавки, он удивленно покачал головой:

— Это его не оправдывает.

— Да, но помогает мне простить его.

Габриель никогда бы не простил такого мерзавца. Пальцы слегка дрожали, когда он коснулся ее лица, изысканной линии высоких скул.

— Что сказал доктор о твоем ухе? Какое лечение назначил?

— Не было никакой необходимости посылать за доктором.

Когда он услышал эти слова, новый приступ гнева овладел им.

— У тебя лопнула барабанная перепонка. Как, ради всего святого, ты можешь говорить, что доктор был не нужен? — И хотя он изо всех сил старался сдерживаться, тон его был далек от культурного.

Беспокойно вздрогнув, Пандора начала тихо отодвигаться.

Габриель понял, что сейчас ему не стоит демонстрировать свой темперамент. Подавив неистовые эмоции, он снова притянул бедняжку к себе.

— Нет, не отодвигайся. Расскажи, что было потом.

— Потом температура спала, — продолжила она после некоторых колебаний, — и… Ладно, ты должен понять мою семью. Если происходило что-то неприятное, они игнорировали это и никогда не заговаривали об этом вновь. В особенности после вспышек ярости отца, когда он терял над собой контроль. А через какое-то время никто и не вспоминал, что случилось на самом деле. История нашей семьи вычищена и переписана тысячу раз. Но от того, что закрывали глаза на проблему с моим ухом, она не исчезла. То, что я плохо слышала, теряла равновесие или падала, страшно злило мою мать. Она утверждала, что я неповоротлива, слишком тороплюсь или чересчур беспечна. Она не собиралась признавать реальную проблему и даже отказывалась обсуждать ее. — Пандора замолчала и задумчиво покусала нижнюю губу. — Мое присутствие напоминало ей о неприятном, а ей