– Вперед, дорогая. Оставь ее на столе, – Агата кивает.

Другие писатели оставили свои рукописи в непереплетенных стопках, и даже так они выглядят более профессионально, чем моя папка за доллар.

– Я только выну листы. – Я складываю бумаги на стол и открываю заглавную страницу. Нужно только разжать металлические язычки…

Первая страница пуста.

Но как? Я уверена, что печатала заглавие.

Я перелистываю на следующую страницу.

Пусто.

Теперь я уже пролистываю весь документ – пусто, пусто, пусто. С губ срывается вздох.

– Что такое? – Агата подходит и смотрит мне через плечо.

Я поворачиваюсь к ней и почти не удивлена, когда вижу на ее лице что-то похожее на ужас.

– Я… я не знаю, что случилось. Она была здесь…

Писательница хмурит брови и поджимает рот.

– Почему ты ее принесла?

Сэм возвышается рядом с Агатой, он тоже испуган.

– Что? Вы сказали мне, что я должна…

– Да, но почему? Для чего ты ее написала?

Я выдыхаю, надеясь отыскать на их лицах подсказку.

Решаю сказать правду.

– Я надеялась, вы сможете оценить мою рукопись. Сказать, есть ли у меня талант. Стоит ли мне продолжать…

Агата всплеснула руками, будто мой ответ – худшие новости, которые я могла бы ей сообщить. Сейчас она трет ухоженными пальцами виски.

Я прижимаю папку ближе к себе и пытаюсь успокоить дыхание. Реакция Агаты и даже Сэма – мой самый большой страх, исполнившийся раньше, чем я ожидала.

Отказ еще до того, как мой рассказ прочитали, глубоко ранит меня и подтверждает то, что я знала с самой первой ночи.

Мне здесь не место. Я не заслуживаю быть в Саду.

Глава 22

Признак хорошей истории о фейри, завершенной истории высокой пробы: каким бы неправдоподобным ни был сюжет, насколько восхитительными или ужасными ни были бы приключения, когда случится «поворот» от несчастья к радости, и у ребенка, и у взрослого читателя перехватит дух, сердце остановится и забьется легче.

Дж. Р. Р. Толкин

– Простите. – Я перевожу взгляд с Сэма на Агату и обратно. – Я не знаю, почему страницы пустые…

– Потому что твоя история – не подарок!

Склонив голову, рассматриваю папку. Нужно было ее украсить? Разве другие принесли свои тексты в подарочной бумаге и ленточках?

Агата поджимает губы и качает головой.

– Ошибка – полагать, что Сад неуязвим, девочка моя. Ты принесла свою работу из неправильных побуждений, и у твоего поступка будут последствия. – Она смотрит за спину. – Может, уже были.

– Она не готова, А., – Сэм вклинивается в разговор.

Я чувствую, что он на моей стороне, хотя его ответ только выводит ее из равновесия.

– Тогда пусть приготовится! Мы все еще учимся, боремся со своим сопротивлением, но мы все нужны здесь. Если она не хочет, ей не место в Саду.

Я роняю папку на стол и обращаюсь к Агате, выпрямив спину.

– Прошу прощения, что разочаровала вас. Возможно, мне пора.

Киваю Сэму и, развернувшись, направляюсь к скамейке у магнолии, моей входной двери в Сад, несмотря на то, что я не знаю, как оттуда попасть домой.

Это была очень плохая идея.

– К., подожди!

Сэм догоняет меня бегом и идет вровень со мной.

– Ты не можешь уйти.

Я замедляюсь и смотрю на него. В каком смысле «не могу»? Я заперта?

– Почему?

Все еще бегу к мраморной скамейке и бьющему фонтану за ней.

– Потому что… потому что мне нравится разговаривать с тобой. – Он улыбается и пожимает плечами.

– Я не должна быть здесь. Я не вписываюсь в это общество. В ваше общество.

– Ты написала свою историю?

Я останавливаюсь и тяжело дышу, уперев руки в бока.

– Ты же знаешь, что написала, – резким кивком указываю в сторону пустой папки, все еще лежащей на столе.

– Тогда ты одна из нас.

Белая магнолия и скамейка стоят там же, где я их оставила.

– Как ты можешь так говорить? Страницы пустые.

– Потому что ты принесла свою историю ради похвалы. Потому что ты не верила, что она заслуживает быть здесь.

– Потому что она не заслуживает! Я не заслуживаю! И не пытайся меня переубедить – ты ничего не читал!

Он потирает пробивающуюся бородку и вздыхает.

– Я знаю. Это сложно понять. Возможно, дело в том, чтобы пойти дальше.

Снова эти разговоры – сначала Фрэнк Баум, затем Агата и Сэм, и даже трубач Луи Армстронг шептал гречанке, что мне нужно «идти дальше».

Конечно, Сад больше, чем кажется. Что-то скрывается за центральной поляной, освещенной фонарями и окруженной колоннами. За лазурными каскадами прудов, за каменным павильоном, за оплетенной побегами перголой. Многие дорожки убегают во тьму, но кто знает, что скрывается в ней? Взять хотя бы домик Гензеля и Гретель. Туда мне нужно идти, чтобы узнать еще непонятую правду?

Я бросаю взгляд на фонтан за белой магнолией. Там, дальше – отблеск стекла? Я обхожу скамейку, протискиваюсь мимо пахнущей лимоном магнолии, иду дальше, пока не чувствую брызги фонтана на лице. За ним, спрятанная в деревьях, стоит освещенная изнутри оранжерея.

Зачем в Саду стеклянная теплица? Я медленно приближаюсь, все еще слушая музыку, Сэм – за мной. Узкая дверь легко открывается. Мы вступаем в тепло, стеллажи и столы уставлены малышами растений, влажный воздух пахнет почвой и корнями.

Дальняя стенка оранжереи – стекло, великолепный витраж: искусная паутина из плюща в бирюзовых и серо-зеленых тонах, бутоны в цветах пуантов – розовые и золотистые.

– К., ты должна попытаться еще раз. Принести подарок. – С. стоит в дверях оранжереи, скрестив руки на груди.

Я прохаживаюсь вдоль стола с гейхерами и побегами спаржи.

– Слушай, С., если честно, я даже рада, что слова испарились. Я не выдержала бы, если все начали меня критиковать. Мне кажется, это все какое-то испытание, которое я обязательно провалю.

– Это и есть испытание. – Сэм поднимает руки, жестикулируя в своей оживленной манере. – Но не качества, как ты себе думаешь, – он простирает ладони, будто предлагая свой подарок, – а смелости.

– Как это?

– Я сам не понимаю до конца. Но я знаю, что есть риски. Много. И мы должны продолжать, несмотря на них.

– Что ж, я так уже делала. Ничем хорошим не закончилось. – Прядь волос выбивается из прически и спадает мне на глаза. Я откидываю ее.

Наше внимание отвлекают звуки ссоры, доносящиеся до оранжереи.

За стеклом, у мраморной скамейки, двое мужчин спорят о чем-то дружелюбно и напряженно одновременно, но я не могу понять предмет разговора,