Из вышеприведенного ясно, что кальвинистская церковь «истинной реформированной христианской религии» не полностью освободилась от контроля и надзора гражданской власти, как на это надеялись священники контрремонстрантов в 1618–1619 гг. Да и католики и инакомыслящие протестанты подавлялись не столь сильно, как это предусматривал Дордрехтский синод, даже перед реакцией, наступившей после смерти принца Морица и замены его Фредериком Генрихом в 1625 г. и свержения правителей-контрремонстрантов в Амстердаме примерно в то же время. Мы уже видели, что ремонстрантская церковь была официально разрешена в Амстердаме в 1630 г., а на следующий год городской совет одобрил возведение большой лютеранской церкви; вторая была построена 40 лет спустя. Гонения, однако, существовали; и основной их удар приняли на себя католики.

Более 150 лет после относительного триумфа воинствующего кальвинизма на Дордрехтском синоде католики не могли на законных основаниях совершать ни общественные, ни частные богослужения, а католические священники не имели права совершать обряды крещения и бракосочетания. Им запрещалось давать детям католическое образование или даже отправлять их с этой целью за границу. Ношение распятий, четок или католических эмблем любого вида, покупка и продажа католических религиозных книг и литературы, печатных изданий и гравюр, декламация или чтение католических гимнов и псалмов, празднование католических праздничных дат — все это запрещалось законом. Ни один католик не мог занимать официальных постов — в муниципалитетах, университетах, юриспруденции, военно-морском флоте или армии. Незамужним католичкам запрещалось составлять завещания, а любое завещание наследства католическому фонду по закону автоматически считалось недействительным. В большинстве мест дети от смешанных браков должны были воспитываться протестантами; имелось еще так много других досадных юридических препон на пути следования католической вере, что, если бы эти уголовные законы надлежащим образом соблюдались, свобода совести, которую с такой неохотой даровали католикам, оказалась бы практически бесполезной сама по себе. Вдобавок ко всей этой гражданской неправоспособности, от которой страдали голландские католики, многие соотечественники-протестанты долгое время считали их действительными или потенциальными предателями, с 1568 по 1648 г. действовавшими в интересах Испании, а с 1648 по 1748 г. — Франции.

Единственным, что делало жизнь католиков, граждан Голландской республики, терпимой, было то, что уголовные законы, направленные против их религиозной практики, никогда не исполнялись в полную силу во все времена и во всех местах, и постепенно, с течением XVIII в., эти законы стало проще обходить или игнорировать. К счастью для католиков и инакомыслящих протестантов, Генеральные штаты никогда не одобряли планов духовенства по полному осуществлению кальвинистского превосходства. Они никогда не настаивали на том, что все жители республики должны следовать «истинной реформированной христианской религии», и не заставляли присутствовать на кальвинистских церковных службах в принудительном порядке. Гражданские браки считались столь же законными, как и любая форма протестантского религиозного бракосочетания, и любой мог выбрать одну из этих форм (или обе). Голландская реформатская церковь, как определил и постановил Дордрехтский синод, являлась единственной формой христианского богослужения, полностью признанного государством — до тех пор, пока революция 1795 г. не разорвала связь между церковью и государством. Однако она и не была государственной церковью до такой степени, как, например, англиканская церковь в Англии.

Несмотря на то что католикам по закону запрещалось занимать официальные и правительственные посты и хотя большинство профессий было для них якобы закрыто, на таких должностях неизменно находились практикующие (или тайно практикующие) католики, за исключением, быть может, первых лет непосредственно после Дордрехтского синода. Католики бургомистры и олдермены хоть редко, но встречались, а в армии офицеров-католиков было довольно много. Ко второй половине XVIII в. во многих городах католические семьи на протяжении нескольких поколений поставляли адвокатов, нотариусов и врачей. В большинстве городов, примерно с 1630 г., функционировали замаскированные католические храмы и молитвенные дома, и все, включая местное кальвинистское духовенство, знали, что это такое и где находится. Точно также католические священники, принимавшие меры элементарной предосторожности и избегавшие выставлять напоказ самих себя и свои одеяния, несмотря на прописанные запреты на свою деятельность, вполне могли проповедовать своим единоверцам.

Систематическое пренебрежение уголовными законами против католиков отчасти обязано эрастианским и прагматическим воззрениям большинства правителей, которые склонялись к религиозной терпимости, а частью той самой «страстью к прибыли», которую Бонд ел восхвалял в своих амстердамцах и по поводу которой не переставали сетовать кальвинистские проповедники. Младшие чиновники, призванные следить за исполнением закона — помощники шерифов, бейлифы, приставы и т. п.,- регулярно получали взятки в обмен на то, чтобы не видеть и не слышать ничего имеющего отношение к католическому вероисповеданию. Такие платежи получили название «плата за понимание». Вскоре они стали — и долгое время оставались — неофициальными, но общепризнанными приработками соответствующих местных властей, и из этого не делалось никакой тайны. Реформатские общины и синоды постоянно подавали жалобы на «повсеместную распространенность папистской веры» и потворство этому чиновников. Генеральные и провинциальные штаты обычно реагировали на это изданием рекомендательных эдиктов или заявлений, подтверждающих существование уголовных законов, однако от их исполнения по-прежнему регулярно уклонялись посредством взяточничества. Эта «плата за понимание» стала столь обычным явлением, что, когда в 1787 г. она прекратила свое существование — как результат ослабления кальвинистской нетерпимости, вызванного распространением идей, вдохновленных Просвещением, — чиновникам, извлекшим из этого выгоду, пришлось платить более высокое жалованье.

Совокупный эффект от юридической, социальной и финансовой дискриминации голландских католиков в долгосрочной перспективе привел к постепенному снижению их численности. В то время как протестанты всех толков в 1650 г. обладали, вероятно, незначительным большинством (если оно у них вообще было) над католиками, 50 лет спустя последние, похоже, насчитывали 45 процентов от всего населения, а в 1795 г. уже только около 40 процентов. Утверждение реформатских синодов, что в 1650 г. в Соединенных провинциях имелось еще где-то 20 тысяч бегинок — католических послушниц, нет необходимости принимать слишком всерьез; хотя, если их насчитывалась хотя бы десятая часть названного числа, это все равно было бы весьма впечатляюще, если припомнить, что тогда там имелось чуть больше 2 тысяч кальвинистских священников. Намного сложнее оценить, как католики распределялись по сословной структуре, хотя очевидно, что подавляющее большинство городского правящего класса, состоятельных торговцев и, как бы выразиться точнее, интеллектуалов к концу XVII в. стали протестантами. Основная масса пролетариата также являлась протестантской, хотя многие торговцы и самозанятые предприниматели из нижней прослойки среднего класса, по-видимому, оставались католиками. Католические области Генералитетских земель также были верны католицизму, даже несмотря на давление, оказываемое на них крупными землевладельцами-протестантами, или, возможно, отчасти именно из-за этого, как это случилось с ирландскими католиками при английском правлении. Существовали целые анклавы католических деревень, разбросанных по всем Семи провинциям, даже по соседству с такими оплотами протестантизма, как Алкмар и Лейден. Уильям Карр при написании своего труда в 1688 г. всего лишь повторил общее ошибочное мнение, когда утверждал, будто треть населения Амстердама принадлежит к официальной кальвинистской церкви, треть к католической, а остальные являются инакомыслящими протестантами (включая лютеран, арминиан, браунистов, квакеров и баптистов) и евреев. На самом деле, как свидетельствуют крестильные регистры, к 1688 г. почти половина населения Амстердама являлась кальвинистами. Однако, несмотря на заметные местные и региональные различия, возможно будет не слишком большим допущением заметить, что из общего числа населения в 2 миллиона человек действительными приверженцами официальной голландской реформатской церкви являлось не более трети.