затем руки в закатанной до локтя белой рубашке в светло-серую клетку на столе из темного дерева, уже даже и упал на них лбом, уставившись своим уставше-обреченным светло-болотным взглядом в пол-ковер, а и точнее в черно-белую полоску же его межу своих же ног и стулом в тон столу, облаченных в темно-коричневые джинсы на черном кожаном ремне с тонкими и толстыми цепями, что и как никогда же показались ему куда интереснее, чем все то смешение коней и людей, залпов тысячи орудий вокруг, в виде двух же вполне уже и определенных энергий, буквально снедающих сейчас их вкусовые рецепторы своей излишней сладостью жженого сахара и глазури и перецветше-приторного цветочного поля.

— Нет… И вот даже — не начинай! — Махнула она свободной от стола своей правой рукой в его сторону, отмахиваясь, левой же в это самое время почти уже и промяв пальцами и выскоблив ногтями его крышку не хуже и дикого зверя, пока где-то плакали, куря в сторонке, ножевые насечки и из них же, но уже и имена: «Здесь был(а)…». — Ни о какой моей беременности сейчас не может идти и речи! Тем более — ни о каких: «Ты же — девушка! Ты не должна ругаться. Успокойся!». Я не буду «девушкой», «не ругаться» и «спокойна», пока не будет спокойна моя малышка… И твоя же еще и сестра, между прочим! Которая мало того, что подверглась всему этому… Теперь еще — и вторит судьбе этой вашей… — дернулась всем телом и той же самой рукой, но уже и с вытянутым в нужную же сторону указательным пальцем она, поражая им Влада и заставляя тем самым еще больше и его, чем и от голоса, медленно, но верно переходящего на фальцет, скрючиться и сжаться на стуле: в надежде уже не столько провалиться под землю или слиться с обстановкой, как хамелеон, сколько слезть под стол и обосноваться там, пока эта фурия не устанет или Женя уже что-нибудь не предпримет, желательно же уже — именно кардинальное и от себя и них, нежели только от и за нее, как и лишь их, — …на двоих бывшей! Буквально — рвясь опять между вас же: двух огней! И это же я не к тому, что ту мне жалко… Я ее и не знала до момента, как Женя появился в моей жизни… И со всем вот этим, как и всеми же вами… А я же, соответственно, у вас и Жени… А там же — где-то и лет пять есть уже, наверное… Да и как бы — не шестой-то уж пошел. Короче! Вполне же достаточно, чтобы и мне же сказать то, что она — заслужила все то, что с ней произошло сразу же после всего того ее. Да и потом еще сверху… А София — нет! И это… капец, товарищи! Надо что-то делать с этим… Что-то решать! Вместе. И немедленно!

— Я согласна с Полиной! — Кивнула Карина, стоя все это время по левую же сторону от подруги, внимательно слушая и лишь периодически вмешиваясь — соблюдая беспрекословно и до конца иерархию от взрослых к младшим. — Пусть я и не знаю пока всего… Да и то же, что знаю — тоже не до конца. Впрочем, как и сама же София! Но…

— Ага! И именно поэтому… по этому же своему незнанию… совершенно не сыграла ту самую первую свою сценку с «тату»! — Закатил глаза Влад, сразу выровнявшись на стуле, будто бы и обретя же в моменте новые силы в борьбе с двумя бестиями за свою и своих же мужскую правоту — посредством одной из них: кого еще можно было взять в оборот самому и приструнить-пристыдить, если уж и не Полину, что и сама кого угодно в морской узел завяжет, а после и в рог бараний закрутит, не используя и тех же все рук, ведь и в то же время ими же отлично изгаляясь над его же сейчас полузастегнутой что по рукавам, что и на груди розовой рубашкой, не заправленной, да и изначально не отглаженной, буквально же что и расхристанной, в черные мешковатые штаны, а просто опущенной на того же цвета их поясную резинку и незавязанные завязки над подвернутыми штанинами у его узких щиколоток на манер тех же все рукавов и над острыми уже его локтями. — Станиславский же в гробу перевернулся, отбив телом и азбукой Морзе свое коронное: «Не верю!». И не стыдно тебе, а? — И, качнувшись на стуле назад, вновь сел на своего старого доброго конька с просветлевшим лицом и взлохмаченной рыжей головой, светло-янтарными же глазами упершись в потолок, отлично различая говорящих по их же голосам и мелькающим где-то внизу и с его же верха почти темным против света силуэтам, как и по слегка размытым макушкам, что давало ему лишнее право не смотреть на них да и не видеть же в принципе: насмотрелся же и до этого, можно успокоиться и честь знать. Да кто только позволит? — Ты-то — куда?!

— А ну цыц! Не забыл про ее скидку на возраст, которой у тебя нет? И о доверии Софии — аналогично? Надеюсь, что нет! А то ведь иначе… Не дай же мне сейчас последнего… да и лишнего уже, честно говоря… повода окончательно и бесповоротно усомниться в тебе, Влад! — Шикнула на него блондинка, то и дела бегая своим встревоженным взглядом светло-голубых глаз от него в сторону кухни и обратно, сверяя обстановку здесь и там и взвешивая внутренне: стоит ли вмешаться или еще подождать. — Когда это все… и между ними тоже… полетит к чертям. Нет! К ним — уже почти летит. К дьяволу. Да! Когда это все полетит к нему — ты будешь тем, кто это же все… вместе же с ними самими… вернет обратно и на круги своя. Я серьезно! Никто иной — только ты. Хотя бы и потому, что ты отсутствовал, когда мог бы быть… хоть, да, и все еще незаконно… но и помочь же чуть раньше, чем все же это теперь разгребать в процессе, да и почти же под и в самом же конце! И да, так же пусть и не по своей вине… Но и теперь же, вот, ты здесь — и можешь… должен отработать все свои долги: в одно же свое лицо и горя́ другой же… противоположной точкой своего тела… с напалмом! Кармы, не кармы… Судьбы, не судьбы… Счастливого случая или злого рока… Как угодно