зови это. Но главное — делай-отрабатывай! В прошлый же раз — у тебя это очень неплохо получилось… И получалось! И пусть и закончилось затем неважно… Но ведь и первый блин — всегда комом. И на ошибках — учатся!

— Слышал, Женек? Не ревнуй только! — Хохотнул рыжий, хлопнув не такого, как и он же сам, развеселого парня справа от себя по спине, так и не оторвав того от стола, но заставив вздрогнуть и пробурчать что-то такое же хмурое, как и он же сам, под свой же нос. — Она — все еще твоя. Мне такое «счастье» — с перебором! Да и ваш же с ней ребенок — тому безусловное и беспрекословное подтверждение… Безоговорочное и безвозмездное!

— Ксан? Что делаем? — Подал голос молчащий, как и названный же им до сих пор, Никита, пребывая в не меньшем раздрае и внутри себя, чем и сам же мужчина, одновременно присутствуя и отсутствуя напрочь, только смотря в одну и ту же точку на двоих на столе и думая об одном и том же, но вот и только в разных направлениях и разрезах, как и головах. Не говоря уж и за общий их вид, где будучи в белой рубашке подстать Жене и в светло-серых брюках на темно-сером кожаном ремне, он снова был как белая ворона. Но уже и не только среди говоривших до этого в гостиной и не говоривших сейчас на кухне вовсе, а и на фоне же еще одетого во все синее, от кофты с воротником и краями рукавов ее от белой рубашки до брюк со стрелками на кожаном ремне, мужчины. — Может, стоит подержать ее здесь какое-то время и бросить всю слежку на Розу? — Продолжил затем и за собой же самим он, так и не получив должной реакции Александра, да и в принципе же никакой, лишь короткие переглядки от остальных, находящихся сейчас здесь, ребят и то, как все они дружно приосанились, вернувшись на свои же места и в вертикальное положение тел, ожидая хоть какого-то, но уже и вердикта самого старшего из них, помимо вброса же его очередного потока сухого воздуха в их и так весьма душное положение вещей, дел и само же помещение, осевшего значительно в прошлой еще сладости, но и тут же уже поднявшегося по уровню солености и кислотности к и до горечи на языке. — Она же явно будет вне себя! И точно — не от счастья. Ведь… Не столько же и оттого, что мы уже знаем, сколько и оттого, что мы… пусть пока и не до конца порушили… но вмешались в ее планы. И без разрешения верхов, к слову! Так еще и буквально же выкрали Софию из-под ее… и их же все… носа. Пусть и не хотя, не желая этого изначально… Но! Раз уж выкрали — то выкрали. К чему так рано ей ее и возвращать? Нужно же хотя бы теперь уже и наконец-таки понять — куда она свой путь дальше держит, что собирается предпринять… и куда нам свой держать и что наперерез предпринимать, чтобы, сыграв в долгую и на опережение, опередить же! Пусть София и не такая важная часть ее плана… Пока, во всяком же случае… Мы же не знаем до конца и… всего: как его, так и… рисунка. Но пока Роза… и не только… просто выбивают все это на ее теле, стоит поискать тех, кого она подстраивает под это дело и само же… тело. Не того, с кем она это все проворачивает: за ним уж — не заржавеет, ведь и след-то его еще не остыл, найдем! А именно: жертв. Кого мы не видим, но они есть — и «тату», как уже ранее сказал, но и о другом Влад, тому же прямо-таки и веский аргумент!

— Черт! — Рявкнул неожиданно Александр, ударив обеими своими руками по столу, и все тут же замерли, замолчав что и ртами, что и глазами, неверяще уставившись на него, пока он же тем временем сжал ими уже свою голову, смотря в стол каким-то в своем и по-своему же темно-серым обезумевшим взглядом, одновременно зная, как он это запустил и тут же совершенно не зная, как распутать и распустить же все, выпутавшись из этого всего же: с чего начать и к чему, кому по итогу прийти, если и вообще еще есть возможность, какой-то и небольшой шанс встать, пойти и выйти из чего-то, кого-то для начала, а там уже и после же всего к чему-то и кому-то прийти. А и тем более там, где Роза одновременно и создает невесть что, и стремится же к чему-то неописуемому, несусветному, непроисходящему и тут же происходившему же доселе, подходя сразу: и под переворот со сменой власти, а это и уже нехилый такой срок, как и наказание длиной в вечность, а уж и в разрезе ее и с повтором, что в противовес ей же самой и не учение ни разу — и в бесконечность, и еще же под что-то, что было уже на поверхности, но и еще сокрыто в этих же ее самых знаках на теле Софии. Да и не говоря уж о том, что ни первое же со вторым в квадрате, как и ни третье же само по себе не вязались с миром и покоем уж точно, а уж с равновесием и балансом — и подавно, ведь мира там не было как в принципе, так и в общем, только бой, война и самая главная же битва насмерть, о которой как слагали, так и будут же слагать, как видно, еще долго легенды, как о противоборстве добра и зла, тьмы и света: где на одной стороне — ничего чистого, а на другой — все чистое, но и отчего-то же тут же и грязное, точнее же и от кого-то. — Простите… Кхм! — Почти тут же встряхнулся он и, откашлявшись, вернул обе свои руки на стол, но и теперь только уже в замке, сцепив длинные пальцы между собой до белоты и почти синевы, словно и держась ими хоть уже и за что-то, пусть и по факту: ни за что — за тот же все воздух и немного лишь за кого — себя самого, чуть спокойнее и уравновешеннее затем продолжив. — Сделаем так… Я отправлюсь к Розе и попробую… Стоп! — Тут же пресек он очередным своим ударом, но уже и одного кулака из двух же все ладоней по