Взрыв. И… м-м-м… вечная зима! Не ядерная. Без гриба! Зато… и с оранжевыми всполохами на синих. И с синими же — на оранжевых. За секунду до — полнейшей темноты и черноты… Бездны и небытия! Не хочешь, кстати, все же перекраситься? А и точнее: докраситься! С реверансом уже для и в сторону же обоих нас?

— А что, считаешь, я изначально перекрасился из-за него же — Жени?!

— Да ради всего же… не святого в тебе… Влад! — Всплеснул руками уже и сам Женя, вмешиваясь к ним и влезая же меж них вслед за Никитой, продолжая еще меж тем и посмеиваться, но и чередовать эту свою истерику с серьезностью и таким же видом, весьма неудачно, надо сказать, но и как есть и возможно в сложившейся же ситуации — с хрюканьем не только Никиты, почти что и под боком, но и с фырканьем от смеха уже всех же собравшихся здесь: напряженная атмосфера — была разряжена ими окончательно и официально именно в этот момент. — Ты же явно уже не вывозишь: не притворяйся мертвецом-зомбаком на словах — стань им на действиях! Упади уже замертво молча — она и бить-то тебя перестанет. И не потому, что лежачих не бьют, а потому, что устанет вести монолог вместо диалога, имея еще кого-то здесь, помимо и кроме все же… себя.

— А что, из-за себя, что ли? Где ж это видано и в кои-то веки?..

— Раунд! — Выбросил руки вверх Никита и только хотел хлопнуть ими по столу, как был остановлен и так и замер под цепким взглядом загоревшихся недобрым огоньком и тут же так и потухших янтарных глаз, обратившихся в секунду к нему.

— Иди лучше посмотри — что с нашим завтраком! — Смерил его уже вновь тем же своим хмуро-недовольным взглядом темно-коричневых янтарных глаз рыжий. И не менее же строгим голосом продолжил. — Что было, есть и… стало. Да и что вообще осталось от него! И неси тот, что был подальше от той парочки: пусть и не всегда, но хоть и немного.

Встав со стула и даже почти и без снисходительной улыбки кивнув, Никита направился в сторону кухни, уже в спину слыша вновь активизировавшуюся Полину, видимо, все-таки решившую начать претворять свой план заранее и в действие — до молитвы Влада. И несмотря же на то что, предупреждала об этом: а кто ее послушал и услышал? Явно же и не он, да и что еще не знал, что прелюдия, она же экспозиция и пролог, может начаться прямо здесь и сейчас, так и не спустившись и не сев же в машину:

— Ой, что-то мне так душно уже стало!..

После чего раздался легкий хруст ворсинок ковра и скрип ламината пола под шелестом легких и быстрых ее шагов, затем поворот со щелчком пластиковой ручки на раме окна, за ней еще одной и еще. И почти же уже послышался еще один с небольшим еще же и треском ручки двери — выхода на веранду-лоджию, как следом подорвался и взвинченный не на шутку голос Влада, как и сам же его хозяин со своего же насиженного места:

— Женщина, хватит, не трогай больше ничего! Жень, уйми свою жену и… мать своих же будущих детей!

И хотелось бы ему, конечно же, дослушать, а там и досмотреть, чем же это все в очередной же раз приостановится, никогда уже, видимо, не закончившись, но стоило только открыть дверь и войти в поле кухни, как запахи сами позвали его к себе и за собой, не дав обернуться и вернуться: и в выборе же между едой и руганью — победила явно не она, не последняя, собственно, как и всегда и все же с ним.

****

— Соф? — Дверь кухни из темного дерева распахнулась внутрь, чуть звякнув матовым стеклом при хлопке, и в само же помещение вошел Никита в поисках девушки, которую так и не дождался с едой ни он, ни все присутствующие же как до этого и с ним, так и без него и до сих пор и за которой он уже пришел сам, за едой же все, конечно, не за ней, хоть и ее же здесь и сейчас тоже не оказалось, опять же, не к удивлению, ведь и как, собственно, самого же Егора, которого он даже и окликать не стал, дабы уж совсем не переигрывать: и так же играя в полсилы, больше думая о собственном голоде и еде, нежели о тех, кто сейчас где-то здесь прятались, а и тем более чем тут занимались до и занимаются же сейчас в процессе, ну а там и чем будут заниматься после того, как он сам же уйдет. Ну, а и стоило ли, в конце концов, удивляться тому, что тот таки слово свое, данное же самой Софии ранее, сдержал, как и ее же рот, сжав ее губы и прижав же их к нему своей правой ладонью, не менее плотно прижатой к ним, прижимая ей же параллельно и зажимая саму же ее в том самом уже и прямо-таки многострадальном углу за дверью, держа, в свою очередь, левый свой указательный палец, как и всю же руку с кистью уже у своих губ в просьбе, а и скорее даже требовании-приказе молчать, к чему тут же еще прилагался и его же внимательно-строгий темно-синий взгляд, требующий в таком же добровольно-принудительном порядке полного подчинения. Хотя и спрашивается: зачем? Если все всё и так знали и понимали, если и пока не принимали, не видя же, так слыша, но и отыгрывали же все как по нотам: взрослые — из-за солидарности с возрастом детей и с ними же самими, как и не всем, что, кого и как можно видеть им в таком же их еще шатком периоде и нежном временном отрезке, а дети — такие дети, и хотели бы вроде услышать лично, а там и увидеть все и всех, вся, заглянув под то же все крыло аиста и лист капусты пораньше, да вот и только не в разрезе своих же собственных взрослых. Как и тот же все Никита, что и именно поэтому же здесь и сейчас как мог старался гнать от себя споры топленой еловой смолы на не менее сочных и терпких нотах расцветшей как никогда сирени, безусловно, догоняя, кто, куда и за чем идет и как быстро ему нужно отсюда ретироваться, пока еще его собственная чайная роза весь этот букет, пусть