и более-менее, но и не перебивала: добавив вдруг и себе же самой, как и ему же самому, умилительной розовоты, и Софии же застенчивого и прямо-таки уже стеснительного бордо, медленно, но верно уходяще-перетекающего в удушливо-фиолетовую панику и душно-синий страх за его же психику. — Странно… Ну, ладно! Может, к себе пошла… отмываться? — Пожал плечами он, отыграв громко еще и этот свой жест и, обведя своим светло-желтым взглядом комнату досконально, скривился, вдохнув все же за эти несколько минут, что находился здесь, пару-тройку частиц муки, повисших в воздухе еще от скоростного перемещения Егора с Софией и так и не успевших осесть, и следом же еще столько же раз чихнул, следующие уже свои фразы оглашая для всех — ну а для тех, кто еще были в гостиной, тем более. — Ну и бардак же вы тут, девчат, устроили! Вы блины готовили на кухне или саму кухню и себя, как блины?

И, тряхнув своей высветленной головой, то ли еще и чтобы избавиться от той же самой все муки, то ли уже и от перхоти, продуцированной духотой в самой же кухне и жирнотой кожи из-за этого же самого сала, спрятал свою нижнюю часть лица до носа включительно в ворот своей же рубашки, резко хлопнув затем в ладоши — и вся мука, как по мановению волшебной палочки, а и точнее самих же его «волшебных» рук, поднялась со всех поверхностей и зависла в воздухе близ потолка, пока в это же самое время сам он быстро смел весь приготовленный завтрак себе в руки, разложенный уже по белым фарфоровым тарелкам на столе и приборных панелях-тумбах и еще настаивающийся на сером и черном тефлоне сковородок под стеклянными крышками с конденсатом на плите, вместе с приборами для всех, кружками и напитками, несколькими сладкими топингами на любой вкус и цвет и покинул кухню, хлопнув дверью с другой стороны, позволяя еще и тем самым самому белому облаку мучных частиц вылететь во включенную вытяжку с не меньшей скоростью, чем и сам же он пролетел до этого по кухне, тут же ее затем и выключая, будто по таймеру и когда уже через черную металлическую трубу из их квартиры и дома наружу вылетел весь сор, пыль и остатки кулинарного недоискусства.

— Слишком наигранно, клоун! — Проговорил мысленно Егор и так же затем посетовал, что не может закатить глаза и показать это в разговоре: и не только потому, что этого не увидит сам Никита, а еще и потому, что увидит София и начнет расспрашивать, что к чему, а этого ему пока не надо, как и никому из тех, что он уже и так, сам знал и до подслушанного пусть и кусками, но и ранее же их разговора в гостиной, и еще убедился.

— От «клоуна» же слышу! — Отбил Никита, в голос усмехаясь. — Запамятовал, да? Стоит напомнить о чьей-то… «чьей же» вот только… «плохой игре» еще с тех времен — как? Хотя бы и когда мы втроем… с Владом же… ехали к университету, м? Пусть мое поведение сейчас и наиграно… и даже переиграно… да и вообще — «г»… но «говнюком» от и до, не играя, мой брат, был точно не я! Так и кто же из нас — «хуже» по итогу, а?

— Ник! Ну, мы же это уже обсуждали…

— А эт на перспективу… знаешь… глупенький Пьеро! — Прорвался к ним уже названный ранее Влад, довольствуясь хоть здесь произведенным собой эффектом — глухим недовольным рычанием блондина. — Чтоб в следующий раз — неповадно было заднюю давать. Не забывай свои корни — помни! И да, кстати, грим из муки — это, конечно, прикольно и, безусловно, стоит свеч… Как и любая игра «на публику для одного же актера»… Но переместитесь уже лучше в комнату — оставьте в покое нашу еду!

— Вла-а-адик… — пропел-протянул с ехидной синеглазый, как и его же все мятную тянучку, специально выделив одну лишь гласную его имени, делясь тут же с ним еще и получившимся от нее эффектом — чистым и свежим дыханием. — А ты знаешь… ты прав… мы переместимся — в твою: с «твоего» же как раз таки и «позволения»! И да, самого тебя с собой уж и «повторно» — звать не будем. Но и разве же что — в качестве духовно-душной зависти… к общему же коктейлю из наших с Софией чувств, ощущений и эмоций: некой такой перчинкой и изюмом… «Сморщенным» же чем-то дюже, в общем!

— Знаешь что!..

— Егор! — Вмешался уже к ним четвертым Женя: с явным намерением не только прервать очередную их баталию, но и закончить ее, сказав о главном, и прикрыть уже эту лавочку, пока простое и легкое озоновое напряжение Софии от незнания происходящего, но и с явной же уже догадкой при наверняка и сейчас же еще отсутствующем стеклянном и пустом взгляде названного же им не вылилось во что-то куда более катастрофичное, а и тем более рядом с таким еще триггером для нее же самой — в виде него же самого и до сих пор перед ней. — Может, слышал из нашего разговора… По фактам! Мы оставляем Карину с вами — сами все уезжаем. Нужен телефон сестры с фотографиями ее же после «встреч» с Розой! Не захочет давать сама — ее право. И мы его, как и ее же саму, поддержим… Заставлять и требовать — не станем. Как и отбирать насильно — тоже! Но и если уж и не выпросить показать самой… теми же все синяками и ранами… то хоть так, как-то и что-то, увидеть мы должны: нужно ей помочь-подтолкнуть, чтобы уже она — помогла нам наконец понять, с чем точно мы столкнулись и имеем дело! Опять же, потому что сама она может еще долго сопротивляться в ожидании «того самого момента», а времени у нас — уже в обрез: ждать «так долго» мы уже не можем.

— Да, слышал. И да, понял! — Отрапортовал как отрезал Егор, довольно легко переключившись с хиханек да хаханек на серьезный и твердый тон, как того и требовала ситуация, а еще — такой же фактический и без воды тон самого Жени. — Все будет, брат! Вот только… Я бы и сам справился! Или вы мне «уже» не доверяете?

— Еще как доверяем, Егич! — Вернулся в игру и со своим же ироничным сарказмом Влад. — Поэтому-то — и оставляем ее как охрану: что только лишь обеспечит безопасность невинности Софии! Пусть уже