принудительно отправленной в деревню, и молодых деревенских ребят, как Ишоу, и заканчивая стариками возраста его деда. Под экзамены отвели спортивный зал городской школы. Волнение проявлялось у всех по-разному. Некоторые беспрерывно что-то жевали, другие грели руки о бутылки с горячей водой, а кто-то вполголоса бубнил материал. Итянь вытащил из кармана ручки – убедиться, что чернила не замерзли. Всю ночь он пролежал, прижимая чернильницу к груди.

Впереди в очереди он заметил одного из своих учителей. Не обращая внимания на возмущенные оклики тех, кто стоял перед ним, Итянь подошел к учителю.

– Я всю ночь не спал, – пожаловался учитель Ли.

Он ссутулился и обхватил себя руками. В школе, где учился Итянь, учитель Ли, коротышка, был ниже многих своих учеников.

– Я тоже почти не спал, – сказал Итянь.

– На пользу нам это не пойдет. – Учитель принялся грызть ноготь.

Итянь схватил его руку и отвел от лица. Из-за того, что учитель Ли непрестанно грыз ногти, на его синих от холода пальцах темнела запекшаяся кровь.

– Ничего не могу с собой поделать, – сказал учитель Ли.

Под покрасневшими глазами у него залегли лиловые тени. Лицо, прежде полное, осунулось. Учитель ждал этой возможности намного дольше, чем Итянь. Ему исполнилось двадцать семь, и его родители год за годом приглашали на ужин местное руководство в надежде пропихнуть сына в университет. Но все их попытки шли прахом. Теперь родители дали ему последний шанс: если сын не поступит в этом году, то они вынудят его жениться и он навсегда останется в деревне. Итянь сочувствовал ему: в школе от него единственного был хоть какой-то толк.

Одного за другим их запустили в спортивный зал. Парт здесь стояло столько, что Итяню пришлось протискиваться бочком. Если ему вздумалось бы списать у кого-нибудь, то он легко смог бы это сделать – соседние парты располагались почти вплотную. Впоследствии Итянь узнал, что были среди них те, кто и впрямь жульничал, – дети начальников, например, которым заранее дали список ответов или намеренно завысили оценки. Итянь понимал, почему они решились на такое, в газетах писали, что на экзамены записались шесть миллионов абитуриентов, а мест в университетах всего двести тысяч, вероятность поступить настолько маленькая, что он даже высчитывать ее не решался.

Инспектор погладил длинную бороду. И вот он уже зачитывает правила… И раздает брошюры с заданиями и выговаривает тем, кто пытается заглянуть в них раньше времени… Вот он смотрит на часы и мелом пишет на доске время окончания экзамена.

Учитель Ли протянул руку и постучал по парте Итяня.

– Удачи нам, – проговорил он одними губами.

Итянь видел, как некоторые потирают руки, и подумал, что здесь, наверное, холодно, его собственные пальцы онемели и напрочь утратили чувствительность. Он яростно встряхнул ладонью и поднес ручку к верхней строчке на экзаменационной тетради, где полагалось написать имя.

И вот имя выведено – черными чернилами, неизменное, его.

Они открыли экзаменационные тетради. Итянь слышал торопливый шорох – остальные стремились побыстрее перевернуть страницу, а вот сам он перевернул ее аккуратно и бережно разгладил листы.

– Тридцать секунд… Время пошло… – Голос инспектора затих.

Первым делом Итянь принялся отвечать на длинные вопросы. Они с Ханьвэнь продумали стратегию: сперва проработать задания, за которые полагается больше всего баллов, а после вернуться к остальным. Если неправильно ответить хотя бы на один такой сложный вопрос, то рискуешь вообще не сдать экзамены.

Он прочел пояснительный текст, и у него точно камень с плеч свалился.

В своем 1921-м труде под названием “Родина” Лу Синь пишет: “Нельзя утверждать, будто надежда существует, как нельзя утверждать, что ее не существует. Она – словно дорога на Земле. Изначально дорог на Земле не было, однако когда многие двигаются в определенном направлении, они прокладывают дорогу”. Пожалуйста, снабдите цитату вашими комментариями.

Итянь вдавил ручку в поверхность бумаги и принялся писать.

Глава 17

В последний день экзаменов Итянь собрал вещи. Теперь парты в спортивном зале стояли уже не такими тесными рядами. Зал уже опустел, но Итяню хотелось посмаковать эти последние минуты. К его удивлению, три последних экзамена прошли не хуже, чем первый. Даже на экзамене по математике, которого боялся сильнее всего, он ответил на все вопросы. Долгие часы, когда они с Ханьвэнь зазубривали формулы в соответствии с составленным ею планом, не прошли понапрасну.

Другим экзаменующимся повезло меньше.

На второй день, на экзамене по математике, спустя полчаса после начала учитель Ли вскочил и принялся проклинать все на свете.

– Юноша, с места нельзя вставать! – одернул его инспектор.

Учитель Ли вернулся на место, но вскоре среди ровного поскрипыванья ручек послышался резкий звук рвущейся под натиском грифеля бумаги. Позже Итянь увидел, как учитель Ли плачет в коридоре.

– Прямо посреди экзамена у меня свело руку, и я так ничего и не написал! – Он нежно, словно убаюкивая младенца, прижимал ладонь к груди.

Итянь похлопал его по спине и попытался успокоить, но вечером парта учителя Ли пустовала, а на следующее утро туда посадили другого участника экзаменов. На второй день помещение вообще заметно опустело, а общий настрой изменился – на смену восторгу первого дня пришло напряжение.

Перед тем как уйти, Итянь остановился возле окна. Жар, исходящий от втиснутых в одно помещение разгоряченных тел, мельчайшими капельками осел на стекле. Солнце клонилось к закату, и на руку Итяня упала тень от оконной фрамуги. Итянь протер стекло и посмотрел на улицу. Абитуриенты, собравшись на баскетбольной площадке и напрочь забыв про холод, с ликованием рвали конспекты. Они швыряли обрывки в воздух и отплясывали под ними, словно под дождем из конфетти. Сцена была чудесная, но свои конспекты Итяню уничтожать не хотелось. Он прижал большой палец к запотевшему участку на стекле и вывел свое имя, Тан Итянь:

Розовый свет пробирался сквозь проложенные штрихи иероглифов, и его имя будто светилось – квадрат, разделенный на четыре части, имя, выбранное дедом. Больше ему ничего не нужно, только этот крошечный подарок Небес, способный выдержать жизнь.

Здесь, в этом зале, начнется его жизнь, и будет она куда шире, чем этот квадратик. Капли высохнут, и его имя исчезнет, но сейчас оно казалось ему подписью на документе – имя ученого, которое закрепляет за собой право на свой собственный прекрасный текст.

– Господь нам помог! – сказала Ханьвэнь.

– Может, и Господь. А может, мы просто хорошо потрудились.

– Это я трудилась, – рассмеялась она, – а ты просто взял и