глаз обозначились морщинки.

– Юньюань, взрослым нельзя делать замечания, ясно? – выговорила Ханьвэнь с деланой строгостью, но на самом деле ей было приятно, что ее сын ведет себя так естественно, словно у его матери полным-полно друзей и она постоянно берет его с собой куда-нибудь.

Пока они гуляли по зоопарку, заморосил дождь, зонтика у Итяня не оказалось, поэтому всем троим пришлось ютиться под зонтиком Ханьвэнь. Из-за погоды посетителей было мало, лишь несколько пожилых пар с маленькими внуками, тихо переговаривающихся между собой. Прогуливались они не спеша. Ханьвэнь видела, с какой осторожностью идет рядом Итянь – дабы случайно не коснуться ее. И все же, когда они заворачивали за угол, он случайно прижался к ней.

– Ой, прости!

– Да ничего страшного! – рассмеялась Ханьвэнь.

По-прежнему стараясь не касаться друг друга, они двинулись дальше, но преграда, разделявшая их, исчезла. Когда их тела соприкоснулись снова, никто в сторону уже не шарахнулся.

Юньюань, которому дела не было до дождя, вприпрыжку бежал впереди, перемещаясь от клетки к клетке. Ханьвэнь устала просить его накинуть капюшон курточки и в конце концов махнула рукой.

– Представь, что с нами было бы, если бы мы в его возрасте увидели таких зверей, – сказала она у вольера с макаками.

Сбившись в кучу, обезьяны прятались под навесом. Итянь вышел из-под зонтика и замахал руками, чтобы привлечь их внимание. Когда одна из обезьян повернула к нему голову, Итянь засмеялся, и сердце у Ханьвэнь забилось быстрее. Его любопытство, его веселость – ей почудилось, будто ему вновь восемнадцать.

– Я бы тогда решил, что ничего удивительнее в жизни не видал, – сказал он.

Ханьвэнь кивнула:

– Когда я вижу, как Юньюань смотрит на мир, я вспоминаю, что значит удивляться.

– Все вокруг будто бы меньше, чем прежде, – сказал он. – Помнишь, какой Хэфэй был большой, когда мы сюда на экзамены приехали? Ишоу тогда сказал, что здесь можно вмиг заблудиться. И я то же самое ощущал. Ужасно боялся заплутать. А сейчас столько новых кварталов выросло, и все равно город большим не кажется. И на самом-то деле мало что изменилось. Просто тогда я смотрел на все иначе.

Печаль в его голосе передалась Ханьвэнь, она ощутила его утрату как собственную, жалела того мальчика, что остался в прошлом.

Они нагнали Юньюаня. Тот стоял у вольера с японскими журавлями.

– Это здесь самые знаменитые обитатели, – сказала она.

Две грациозные белые птицы были бы ничем не примечательны, если бы не красное оперение на головах. Когда Ханьвэнь увидела их впервые, то приняла эти пятна за кровь.

Птицы вышагивали по отведенной им территории и, то и дело опуская вниз голову на длинной тонкой шее, выклевывали что-то из влажной земли.

– Почему они от дождя не спрятались? – спросил Юньюань.

– Не знаю, – ответила она.

Журавль выгнул шею и запустил клюв в густые перья.

– Потому что у него перья, – сказал Итянь, – они так устроены, что вода просто не проникает. И не добирается до кожи. Эти птицы такие большие, что им некого бояться, а дождь их особо не тревожит.

Юньюань быстро закивал, словно понял сказанное.

– Откуда ты знаешь? – спросила Ханьвэнь.

– Где-то прочитал.

Они двинулись дальше. Именно такого ответа она и ожидала. Ответ человека, много лет впитывавшего самые разные знания. Ханьвэнь подумала, что рядом с таким человеком непременно соберешь свою коллекцию разных фактов.

Возле входа в зоопарк продавали танхулу[14].

– Ма, можно мне?

Продавец с надеждой выглянул из-под зонтика:

– Из самого свежего боярышника!

– Надо же, их теперь и здесь продают! – воскликнул Итянь. – Я прежде только в Пекине их видел.

– Любимое лакомство у детей, – сказала Ханьвэнь.

– Тогда возьмем три штуки. Я в Пекине их так и не попробовал. Все ходил мимо и смотрел, какие они красивые, в блестящей карамели. Но лишних денег у меня не было. Мне тогда казалось, что в мире ничего вкуснее нет.

Они втроем жались под зонтиком. Придерживая локтем ручку зонта, Итянь раздал лакомство. Он откусил верхнюю ягоду, и глаза у него округлились.

– До чего сладко! – воскликнул он.

Ханьвэнь тоже попробовала лакомство и ужаснулась. Да это же сплошной сахар!

– Согласна? – спросил Итянь.

Карамель хрустела на зубах. В другое время Ханьвэнь проявила бы сознательность и не позволила сыну есть перед ужином сладкое, но сейчас она ощущала лишь безмятежность. Пускай мальчик порадуется. Она сама радовалась, наблюдая за реакцией Итяня, которого сделала счастливым большая конфета, которую ей самой ни разу не пришло в голову попробовать, хотя она столько раз проходила мимо лотка.

Она наблюдала, как Юньюань карабкается на каменную горку-слона, а Итянь держит его ягоду-леденец, чтобы мальчик мог порезвиться. Ханьвэнь чувствовала, как тяжесть внутри нее растворяется. Надо же, как все поменялось после его появления. Когда она позвонила Итяню, он не сразу решился на эту встречу, да и сама Ханьвэнь испытывала сомнения и даже страх. А сейчас такая безмятежность. Живя с Гуйфанем, она проводила дни в ожидании. И до недавнего времени Ханьвэнь такая жизнь-ожидание вполне устраивала. Она даже нравилась ей. Но эта размеренность дней, их похожесть один на другой заманили ее в ловушку.

– Промокнешь! – крикнула она Юньюаню, который собрался скатиться с горки.

В другое время Ханьвэнь бросилась бы к сыну, остановила его, но сегодня она даже слегка не взволновалась. Ханьвэнь не хотелось разрушать этот миг: они с Итянем под одним зонтиком, капли дождя мирно постукивают о его поверхность, вокруг никого, словно зоопарк в их полном распоряжении.

* * *

Вечером позвонил господин Цянь, Ханьвэнь сняла трубку, в пальцах у нее покалывало, хотя чуть раньше, отвечая на звонок Гуйфаня, сообщившего, что вернется поздно, ничего подобного она не ощущала.

– Было приятно повидаться с вами за ужином, – сказал Цянь.

– Мужа нет дома. – Ханьвэнь хотелось побыстрее прекратить обмен любезностями. Она уже понимала, что ей угрожают и что на кон поставлено немало.

– Прошу прощения? – по-прежнему любезно переспросил он.

– Я выполнила вашу просьбу и поужинала с вами. Все остальное – забота моего мужа.

– Вы же не настолько наивны. Вы из Шанхая. А шанхайские дамы славятся своей хитростью. Не ведите себя как ребенок. – Хотя говорил он по-прежнему любезно, слова были жесткие.

Из Ханьвэнь словно воздух выпустили. Она осознала, что из этой пьесы ей не вырваться, что Цянь и Ли Туань уверены в своей безнаказанности. Они способны на любую жестокость, и при этом господин Цянь продолжит расточать эту липкую любезность.

– Как бы там ни было, – продолжал Цянь, – я звоню просто засвидетельствовать мое почтение и удостовериться, что вам ужин тоже понравился. По словам Ли Туаня, он был счастлив познакомиться с вами. Он сказал,